Двери продолжали открываться. Вскоре мы увидели десятка три мирян, пришедших посмотреть аперт. Некоторые замерли перед воротами в одной и той же странной позе. До меня не сразу дошло, что они снимают нас спилекапторами или жужулами, а потом пересылают картинки тем, кто далеко. На плечах у одного мужчины сидела маленькая девочка. Она скучала и ёрзала, но отец не опускал её, а крутился и шипел сквозь зубы, чтобы она ещё минуту подождала. Под присмотром одной женщины рядком стояли восемь одинаково одетых детей — наверное, из бюргерской сувины. К воротам медленно двинулась очень печальная женщина: она выглядела так, словно пережила стихийное бедствие, которое коснулось только её. В руках у женщины был сверток — скорее всего младенец. С полдюжины людей столпились вокруг какого-то дымящегося артефакта, окруженного большими, ярко окрашенными коробками. Часть людей сидела на них, чтобы было удобнее поедать огромные, истекающие соком бутерброды. Мне пришли на ум полузабытые флукские слова: барбекю, лимонад, чизбург.

Один тип занял пятачок свободного пространства — или просто остальные его избегали? — и размахивал куском ткани на шесте — флагом мирской власти. Вид у него был вызывающий и довольный одновременно. Другой что-то кричал в устройство, усиливающее его голос. Наверное, какой-то богопоклонник, который хотел залучить нас в свою скинию.

Первыми в ворота вошли мужчина и женщина, одетые так, как обычно одеваются в экстрамуросе, если идут на свадьбу или важную деловую встречу, и трое детей в миниатюрных версиях таких же нарядов. Мужчина тянул за собой красную тележку с горшком, из которого росло маленькое деревце. Дети рукой придерживали горшок, чтобы тот не опрокинулся, когда колёса тележки подпрыгивали на камнях мостовой. Женщина, которая ничего за собой не тянула, шла быстрее, но какой-то очень странной походкой — вернее, казавшейся мне очень странной, пока я не вспомнил, что женщины за стеной носят такую особую обувь, из-за которой меняется походка. Улыбаясь и утирая слезы, она направилась к прасууре Ильме, которую явно узнала, и начала объяснять, что её отец, умерший три года назад, активно выступал за концент и ходил в дневные ворота на лекции и за книгами. Когда он умер, его внуки посадили дерево и теперь надеются, что его пересадят в подходящее место на нашей территории. Прасуура Ильма сказала, что это возможно, если дерево входит в Сто шестьдесят четыре. Бюргерша заверила Ильму, что, зная наши правила, они постарались всё проверить. Тем временем её муж рыскал кругом и снимал разговор на жужулу.

Видя, что мы не растерзали семью бюргеров и не воткнули им зонды во все отверстия, в ворота вошел юный помощник человека со звукоусиливающим устройством и принялся раздавать нам листочки с письменами. К сожалению, это были кинаграммы, которые мы читать не умели. Нас предупредили, что в таких случаях лучше всего вежливо брать листки и говорить, что прочитаем позже, а не вступать с подобными лицами в феленический диалог.

Молодой человек заметил печальную женщину, догадался, что она хочет оставить ребёнка нам, и принялся её отговаривать, пересыпая свой флукский уличными словечками. Она отпрянула; потом, сообразив, что ей вряд ли что-нибудь угрожает, начала обзываться. Полдюжины суур вышли вперёд и окружили её. Богопоклонник разозлился так, что казалось, вот-вот кого-нибудь ударит. Я только сейчас заметил фраа Делрахонеса, который пристально наблюдал за богопоклонником и поглядывал на нескольких мускулистых фраа, незаметно подходивших ближе. Тут человек со звуковым устройством прочирикал какое-то слово, видимо, имя молодого. Когда ему удалось привлечь внимание помощника, он поднял глаза к небу («Власти предержащие на нас смотрят, придурок!»), потом перевёл сердитый взгляд на него («Успокойся и раздавай душеспасительную литературу!»).

Ко мне двинулся высокий мужчина — мастер Кин — в сопровождении собственной копии, только ниже и без бороды.

— Доброго аперта, фраа Эразмас, — сказал Кин.

— Доброго аперта, мастер Кин, — отозвался я и повернулся к его сыну. Тот смотрел на мою левую ногу. Его взгляд быстро поднялся до капюшона, однако на лице не задержался, словно оно было не примечательнее, чем складка на моей стле.

— Доброго... — начал я, но он меня оборвал:

— Этот мост построен по принципу арки.

— Барб, фраа желает тебе доброго аперта. — Кин протянул руку в моём направлении. Барб как ни в чём не бывало опустил его руку, чтобы не загораживала мост.

— У моста катенарный изгиб из-за векторов, — продолжал он.

— Да, катенарный. Это от ортского слова... — начал я.

— От ортского слова «цепь», — заявил Барб. — Та же кривая, какую образует висящая цепь, только перевёрнутая. Но вал, открывающий ворота, должен быть прямой. Если он не из новоматерии. — Мальчик отыскал глазами мою сферу и несколько секунд её разглядывал. — Только это невозможно, потому что концент светителя Эдхара построили после Первого разорения. Значит, вал из староматерии. — Он перевёл взгляд на вал, который на равных расстояниях проходил через резные каменные блоки, как бы повторяя изгиб моста.

— В этих каменных штуках должны быть шарнирные муфты, — заключил он.

— Так и есть, — ответил я. — Вал...

— Вал состоит из восьми прямых кусков, соединённых шарнирными муфтами в основании этих статуй. Основание статуи называется «постамент».