Следует заметить, что будь работа «Почему мне так одиноко?» опубликована сегодня, в наш век разобщенности и эгоизма, она не вызвала бы ни единого упрека подобного рода. Размышления Риала об индивидуалистических побуждениях, которые правят в обществе, блестяще подтвердились с течением времени.
12
Более подробно о героических подвигах Риала во французском и чешском Сопротивлении читайте у Хью Манна «Томас Риал: Жизнеописание» (Нью-Йорк, 1988, стр. 171–205).
13
Предполагают, что Риал написал еще символический роман в стиле Дж. Р. Р. Толкина и Мервина Пика. Упоминания о нем сохранились в дневниках за 1965 год, но больше ни о самом романе, ни о его названии ничего не известно.
14
Если вам интересны подробности этих поисков, настоятельно рекомендуем обратиться к книге «В поисках утраченного гения» Фелис Бергер и Джона Грейвза (Лондон, 1963).
15
«В поисках утраченного гения», стр. 282–283. В своем эссе Риал называет «Процесс» книгой «абсолютного страха», а «Замок» — книгой «абсолютной надежды», причем вторую он считал «гораздо более страшной». «Почему? В ней нет конца. Мучительной надежде не дано осуществиться. В „Процессе“ смерть приходит как избавление, в „Замке“ фраза обрывается на полуслове, и мы никогда не узнаем, уменьшилась ли надежда К. Вероятнее всего, она стала еще больше и ужаснее, продолжаясь и длясь, питаясь осколками пустоты и выедая саму себя изнутри. Разочарование стало бы облегчением, но надежда никогда не умирает, она живет столько, сколько длится наша жизнь. Поэтому для меня „Замок“ гораздо страшнее и ближе к жизни, ибо никому из нас еще не довелось познать смерть, никто не переживал этого чувства облегчения и избавления от надежд. Все мы подобны К., всем нам ведомо это мрачное, слепое напряжение людей, верящих, что они близко, совсем рядом, вот-вот отыщут ответ на главный вопрос».
16
В этом, вдохновленном Фрейдом эссе высказывается дерзкая теория о том, что Ларкин и Борхес представляют в литературе «два полюса существования»; что каждодневная жизнь состоит из «ларкинизмов» (пустоты, отчаяния, банальностей; урезанной реальности, упорядоченного мира взрослых, управляемого рациональным «супер-эго») и «борхесианства» (беспорядочного, фантастического, яркого мира детских фантазий, в котором правит иррациональное подсознание), и зачастую мы переходим из одного мира в другой «каждый час, если не каждую секунду». В качестве примера Риал приводит книжную полку: «С одной стороны, полка представляет собой простой предмет, изготовленный из дерева и заставленный книгами — простыми предметами, изготовленными из бумаги. С другой стороны, на полке хранятся впечатления читателя о книгах, его мысли и фантазии, вызванные их прочтением, и воспоминания об обстоятельствах, при которых он прочел эти книги, а кроме того, внешний вид полки и стены в зависимости от освещения и времени суток».
17
Интуитивное представление о человеческом существовании как о дуалистическом процессе «перманентного сна с вкраплениями реальности» впоследствии было, как и многие идеи Риала, научно подтверждено хотя бы в общих чертах. Рудольфо Ллинас и его коллеги из Нью-Йоркского университета, сравнивая электрофизиологические свойства мозга в состоянии сна и бодрствования, выявили одинаковый механизм — непрерывный внутренний диалог между корой головного мозга и зрительным бугром, постоянное взаимодействие между образом и ощущением, независимо от наличия сенсорного входа. Когда сенсорный вход встроен в сновидения, он создает ощущение бодрствования. Такое бодрствование — своего рода сон, вызванный (до определенной степени) внешней реальностью. (Разумеется, Риал был не первым философом, который высказал подобное предположение. На эту тему размышлял еще Платон. Следует упомянуть также об удивительной аналогии, приведенной Шопенгауэром. Он пишет, что жизнь и сны — страницы одной книги. Читать книгу от начала до конца означает жить, беспорядочно листать — пребывать в состоянии сна.)
18
«Мы считаем наши лица образцами симметрии и гармонии, но это ложь. Всмотритесь в лицо самого красивого человека, которого вы знаете, затем поочередно прикройте обе половинки его лица. Одна из них наверняка покажется вам отвратительной. У каждого из нас есть дурной глаз, полуприкрытый, ставший уродливым от созерцания уродств, которые ему приходится созерцать. Впрочем, это как раз неудивительно, поражает другое: наш хороший глаз, который смотрит на мир с детским изумлением и простодушием…» Какими бы убедительными ни казались эти доводы,
19
Этой главе предшествует эпиграф из «Алисы в Стране чудес» Л. Кэрролла: «Может, это я изменилась за ночь? Дайте-ка вспомнить: сегодня утром, когда я встала, я это была или не я? Кажется, уже совсем не я! Но если это так, то кто же я в таком случае? Это так сложно…» (Пер. Н. Демуровой.)
20
«О невозможности вспомнить», стр. 112–113.
21