– Я всю жизнь пишу стихи. С самого детства. Я подумал, может, ты захочешь их послушать.
Лидия придвинула табурет поближе и опустила подбородок на переплетенные руки. Между ней и Хавьером на промасленной салфетке лежало печенье. Он открыл блокнот и принялся листать потрепанные страницы. Хавьер переворачивал их медленно и осторожно, пока наконец не добрался до нужного места. Затем он прокашлялся и стал читать.
До чего же скверными оказались его стихи! Мрачные и в то же время совершенно пустые, такие ужасные, что Лидия еще сильнее полюбила своего друга – за то, что он доверился ей и предстал перед ней таким беззащитным. Закончив, Хавьер выжидательно посмотрел на Лидию. Его лицо исказила тревога. Но она искренне сказала с сияющим, теплым взглядом:
– Прекрасно. Очень красиво.
Их дружба крепла и развивалась на удивление стремительно. Вскоре заигрывания почти полностью сошли на нет, а вместо них возникло чувство близости, которое Лидия прежде испытывала только в кругу семьи. Связь с Хавьером была чисто платонической, но привносила в ее жизнь новые краски.
Благодаря ему Лидия поняла, что в возрасте степенного материнства жизнь по-прежнему может быть увлекательной, что всегда есть шанс встретиться с чем-то, с кем-то новым. В день ее рождения – хотя, как Лидии помнилось, она не сообщала ему эту дату – Хавьер вручил ей серебристый сверток размером с книгу. На ленточке было написано:
– Это тебе от главного шоколатье Парижа, – объяснил он.
Поколебавшись, хотя и не очень убедительно, Лидия приняла подарок (шоколад она обожала). По чистой случайности она съела эти крошечные шедевры все до последнего прежде, чем за ней явились Себастьян и Лука, чтобы отвести ее на праздничный ужин.
Из-за участившихся стычек между картелями семья Лидии – как в общем-то и большинство семей Акапулько – почти перестала ходить по ресторанам. Установленный порядок нарушила молодая группировка «Лос-Хардинерос». Поначалу это название не вызывало среди населения должного страха, впрочем, эта проблема быстро была решена. Очень скоро жители города узнали, что эти «Садовники» редко используют огнестрельное оружие, давая волю своей фантазии. Им импонировали более уютные орудия: лопаты, топоры, серпы, крюки и мачете. Простейшие инструменты ручного труда. С их помощью «Лос-Хардинерос» могли перевернуть землю; с их помощью они выкорчевывали и погребали своих соперников. Кое-кому из свергнутых правителей удавалось выжить; некоторые присоединялись к рядам захватчиков, но большинство бежали прочь. В результате кровопролитие почти прекратилось, и победитель набросил на плечи города покров тревожной тишины. На протяжении четырех месяцев на улицах Акапулько было относительно спокойно, и жители стали осторожно выходить на улицы, в рестораны и магазины. Они горели желанием восстановить разрушенную экономику. Они мечтали выпивать в барах. И поэтому Лидия с семьей отправилась в ресторан, выбранный скорее из-за соображений безопасности, а не качества обслуживания, в самом приличном районе, где деньги туристов накладывали на бандитов определенные ограничения. Там, в окружении сияющих лиц своих родных, она задула свечи на торте в свой тридцать второй день рождения.
Чуть позже тем же вечером, когда Лука отправился спать, а Себастьян открыл бутылку вина, они снова завели разговор о текущем положении дел в Акапулько. Лидия стояла за кухонной стойкой, отставив чуть в сторону винный бокал.
– Здорово, что мы сегодня выбрались, – сказала она.
– Словно снова все в порядке, правда? – Себастьян сидел на диване, закинув скрещенные ноги на журнальный столик.
– На улице было много людей.
В тот вечер они впервые за год побывали в ресторане вместе с Лукой.
– Теперь осталось только вернуть туристов, – сказал Себастьян.
Лидия тяжело вздохнула. Для Акапулько туристы всегда были главным источником жизненной силы, но почти всех их отпугнули бандитские разборки. Она не знала, как долго продержится ее магазин, если в скором времени они не вернутся. Хотелось верить, что недавнее затишье предвещает смену курса.
– Как думаешь, все действительно налаживается?
Себастьяну было известно о картелях буквально все – что одновременно и восхищало, и расстраивало Лидию. Ее муж знал множество подробностей. Большинство людей были как Лидия: они не хотели знать. Они пытались отгородиться от жуткой реальности наркомира, потому что не смогли бы жить с этим знанием. Напротив, Себастьян жадно поглощал информацию. Он часто говорил: свободная пресса – последняя линия обороны, единственное, что стоит между народом Мексики и полным уничтожением. Таково было его призвание, и по молодости Лидия восторгалась его идеализмом. Она была уверена, что любой ребенок Себастьяна выйдет из ее утробы с достоинством и полным набором непогрешимых моральных принципов. Этим детям даже не придется объяснять разницу между добром и злом. Но теперь картели каждый месяц убивали какого-нибудь журналиста, и принципиальность мужа ужасала Лидию. Такое поведение казалось лицемерным, эгоистичным. Лидии больше хотелось видеть его живым, чем верным своим убеждениям. Она мечтала, чтобы Себастьян сменил работу на что-то более спокойное, безобидное. Конечно, она пыталась его поддерживать, но порой начинала злиться от того, что муж подвергает себя такой опасности. Когда в Лидии вспыхивала эта злость, они с мужем с трудом обходили ее, словно огромный шкаф в тесной комнате.
– Ну, кое-что уже наладилось, – задумчиво ответил Себастьян, поднеся к губам бокал вина.
– Да, стало поспокойнее. Но действительно ли стало лучше?