– Обновляю вводную, компаньерос; раскрывая кое-какую закрытую информацию, поскольку – чего уж теперь... Мы должны были обеспечить прибытие в Новый Гамбург спецэшелона – надо понимать, с каким-то секретным вооружением. События, как вы знаете, пошли так, что если эшелон не прибудет нынче к утру – он не понадобится вовсе, никому и никогда: Техас фактически капитулирует, и Калифорния останется без союзника. На этом месте янки сделали отличный ход: эшелон можно не уничтожать, что хлопотно и опасно, а просто затормозить – ведь завтра это «яичко ко Христову дню» будет уже ни к чему. Мы, конечно, следили за крупными мостами – но на каждую переплюйку, вроде этой, людей не напасешься… В общем, покойный Флетчер нас обыграл… меня обыграл, извините – вы-то тут ни при чем.

Мостик, как вы уже поняли, заминирован; там электрический взрыватель и человек с «мертвой рукой»: убьешь его – тут же подрыв. Две пятерки охраны: бойцы хоть и поплоше вас, разумеется, но тоже ничего – ганфайтеры. Подходы – сами видите какие…

Янки могут взорвать мостик в любой момент; собственно, давно могли б уже рвануть и уйти – но, похоже, «лучшее – враг хорошего». Их старшего, Скримбла, явно обуяла жадность и он решил дождаться-таки эшелона – одно уж к одному. Собственно, он ничем при этом и не рискует: мост-то так и так уже у него в кармане…

Так вот, компаньерос, эта их жадность – и есть наш единственный шанс… ну, тень шанса, кажем так. Если мы начнем атаку сейчас – что было бы лучше, спору нет! – они просто вздохнут: «Ну, знать, не судьба…» и при первом же нашем выстреле замкнут контакт; их задача все равно будет выполнена. Но если вожделенный поезд будет совсем уже рядышком – «Ну, вот же он, вот!..», – они могут и рискнуть потянуть время, пока тот не въедет на мост. И здесь у вас, компаньерос, будет минута или чуть больше – на всё про всё.

– Ну, подобраться-то к ним можно… – раздумчиво откликнулся «специалист по проникновению на охраняемые объекты» и «восточным техникам». – И даже «мертвую руку» обезвредить, в принципе, можно… или – добраться до электрошнура. Но если всё это – одновременно отстреливаясь от десятка ганфайтеров… Вы, возможно, удивитесь, компаньеро резидент, но пуля сорок пятого калибра убивает нас точно так же, как любого другого человека.

– Ну уж тут, компаньерос, как говорится: «Никто, кроме вас!»

– Да, конечно: выбирать-то не из чего. Значит, мы атакуем с трех направлений…

– Нет: с четырех.

– Да вы-то за каким дьяволом нам там сдались, Виктор Сергеевич?! – отмахнулся, устраиваясь поудобнее на руинах служебной иерархии, Ривера. – Ростовую мишень из себя изобразить?..

– Ну, в общем-то, да, – невесело усмехнулся резидент. – Как наименее ценный в нынешней ситуации член группы – могу изобразить из себя отвлекающий фактор, он же – ростовая мишень. Ведь если мы угробим эшелон – мне всё равно останется только застрелиться, и уж лучше – так!..

– Хм… а ведь четвертый, отвлекающий, и впрямь будет нелишним… – разбазаривать время на дурацкие сантименты никто не стал. – Тогда, значит, работаем так...

…Как это ни удивительно, но они застали янки врасплох, несмотря на продравшуюся таки сквозь тучи луну – преимущество убаюкивает, да и Зырянов на добрый десяток секунд привел тех в замешательство: одинокая фигурка, бегущая во весь рост от полотна, размахивая руками для привлечения внимания и вопя во всё горло: «The order is cancelled, buddies! I did it, I did it, thank Goodness!»,[65] и стрелять те начали не сразу, а потратив еще пяток бесценных мгновений на обычные в такой неразберихе крики «стой-стреляю, назовись!», да еще и чуть ли не все повскакали на ноги, разом подставившись под кинжальный огонь Риверы (сразу – минус три), а в тылу у тех раздался леденящий душу вопль, заглушивший даже надвигающееся паровозное чуханье – вот оно, началось «проникновение»! – а первая пуля лишь опрокинула его навзничь, вовсе остановив время, и он, пытаясь приподняться и даже как-то не чувствуя раны, думал одним краем сознания: а я, похоже, берсерк, хихик-с, а другим краем – что надо продолжать стрелять, в белый свет как в копеечку, потому что – отвлекающий фактор, а боль в ушах от паровозного ора была сильнее, чем от дырки в груди, и он еще дважды сумел взвести курок «кольта», пока кто-то из опомнившихся уже флетчеровых ганфайтеров не улучил секундочку, отвлекшись от настоящего боя, и не прекратил, наконец, это ходячее (хотя какое уж там ходячее…) недоразумение, но обрывки сознания, как ни удивительно, все еще болтались в его черепе, приметанные грубыми стежками к мозжечку и продолговатому мозгу с тамошними фундаментальными рефлексами – глотательным, дыхательным, и какими-то еще, забыл, а паровоз надрывался, сотрясая разом землю и небо, где-то совсем уже рядом, и ему даже помстилось – всё, неужто проскочили, амба!! – когда спереди, где мост, расцвел-таки в ночи чудовищный белесый первоцвет, и взрывная волна, навсегда уже, наверно, впечатала его в грунт – всё, всё зазря, черт, черт, черт… – но паровоз отчего-то продолжал грохотать и реветь, как же так, ведь не может же это быть призрак паровоза, нес па? – вон ведь какой он тяжеленный, а потом звук тот стал тихо меркнуть, и он, сложив в общую кучку последние свои остатки зрения, слуха и осязания, принялся додумывать последнюю мысль: отчего это прорвавшийся эшелон сменился вдруг картинкой из памятной с детства книжки Свифта – опутанный растяжками Гулливер, транспортируемый на трех, цугом, лилипутских повозках? – а когда додумал, понял: да, можно умирать. Вот теперь – можно.

…Ривера отыскал Зырянова спустя четверть часа и наскоро перевязал, ясно понимая: с такими ранениями – не жилец. Дотащил, сам не очень помня как, резидента до дрезины и погнал машину подальше в степь, из последних сил налегая на рычаг здоровой рукой: со стороны города скоро появятся техасские ремонтные бригады, и двое раненых калифорнийцев (в том числе и «товарищ контролера поставок по трансатлантическим контрактам»), оказавшиеся на месте взрыва моста в компании кучи трупов, станут манной небесной для политиканов-«миротворцев» и газетчиков. Останки Иван Ивановича с Петром Петровичем, насколько он мог судить, идентификации не подлежали: те и вправду умудрились-таки убрать «мертвую руку» и удерживали взрыватель сами, отбиваясь при этом от ганфайтеров, пока эшелон не проскочил мост, но уйти с места взрыва, понятное дело, уже не успели; Ворон Йэл наверняка доволен вами, ребята – земля вам пухом. Каждый из погибших стоил, по его прикидкам, примерно пехотного батальона или многопушечного фрегата, да и умирающий сейчас у него на руках резидент, насколько он слыхал стороной, имел в Службах отличную репутацию – и какое уж такое чудо-оружие, срочно доставляемое в столицу братского, мать его ети, Техаса могло бы окупить для Колонии эти потери в личном составе, было за пределами его понимания…

– Логгерхед… – простонал вдруг Зырянов. – Филипп, это был логгерхед!..

Ну да, логгерхед – большая морская черепаха, посреди техасской степи, ага. Экий занятный у него бред…

– Лежите, Виктор Сергеевич! И – молчите, Бога ради!

– Это был «Логгерхед», – упрямо помотал головою тот, – новое полупогружное судно. Они сумели провезти его чугункой… а мы не дали его грохнуть!.. Гудвину теперь конец…

– Полупогружное судно? Никогда не слыхал!

– Вроде подводной лодки… только надстройка все время торчит из воды… как краешек панциря у морской черепаха, ага!..

– А в чем тогда смысл? Его ж видно! – неожиданно для себя заинтересовался боевик.