Профессорские тайны. Минск – Вильнюс, 2014 год
Зиночка никогда не скрывала от подруг, что стюардессой она стала лишь для того, чтобы познакомиться с богатым и интересным мужчиной. Ну а дальше – как пойдет. Замуж так замуж. Любовница так любовница. Родит – так родит. Главное, чтобы не было материальных проблем, которых она очень боялась.
Высокая, эффектная блондинка, Зиночка в свои двадцать пять уже успела натворить самых разнообразных дел и теперь искала в мужчинах большие деньги, как американские следопыты – золото в Эльдорадо. А московский рейс был для нее приоритетным: именно из Москвы в Минск, согласно статистике, летели богатые, красивые и одинокие. Правда, при ближайшем рассмотрении все летящие оказывались не такими уж богатыми, не такими уж красивыми и, что было совсем обидно, не такими уж одинокими. Но Зиночка верила в свою удачу и на каждый московский рейс шла, как на бой, в полной боевой выкладке: кудри завиты, глаза блестят, чулочки со стрелочкой, пуговичка на груди легкомысленно расстегнута, а там такие красоты, такие красоты, сформированные чудо-бюстгальтером с вшитыми косточками! Только попадись, олигарх проклятый, Зиночка тебе быстро за весь российский, да, пожалуй, и за весь белорусский трудовой народ отомстит!
Олигархи не попадались, но Зиночка надежды не теряла. И вот сегодня все случилось. Она на этого странного типа с бородкой-клинышком из бизнес-класса даже внимания не обратила. А зря. Человек-то оказался явно солидным.
А началось все с того, что он просто так взял и подарил ей цветы. Натурально, цветы! Наверное, своей лахудре вез. А подарил ей, Зиночке. А потом как разошелся… Он практически все товары, которыми на борту в duty-free торговали, купил и опять все Зиночке подарил! А как шутил, как шутил! Зиночка весело смеялась, показывая свои ровненькие беленькие зубки, потом он за ее, Зиночкино, здоровье выпивал, а потом стихи читал… Ну, такой затейник, такой молодец! Они первый раз мимолетно поцеловались в том месте, где Зиночка стаканчики и тарелочки разбирала. Потом он ее в туалет пытался затащить, ну, такой глупый, ведь сейчас кругом камеры, нельзя ведь! А его бородка клинышком даже какая-то мягкая оказалась и вовсе не щекочется, как Зиночка боялась.
Ну а дальше Зиночке и вправду повезло. Хочу, говорит, с вами, Зина, жить, и все тут. Но вы, мол, не подумайте, что я там чего-то куда-то… Я совсем не так! И – бац! Достает из кармана во-от такую пачку денег и Зиночке натурально отдает. Это, говорит, я вам специально деньги даю, чтобы вы не думали, что я тут нахлебник какой или еще чего, прости господи! Но тут Зиночку как озарило прям. Это он!
Из аэропорта ехали вместе. Ой, как целовались на заднем сиденье такси, так это прям неудобно перед таксистом было. Так, а нечего ему в зеркало заднего вида было пялиться! Так, целуясь, и пошли к подъезду. У него, главное, всех вещей-то одна сумочка. Ничего не скажешь, удобный жилец!
Еле дошли до третьего этажа, Зиночка квартиру открыла, а они в дверь прям ввалились. И давай там, прямо на полу прихожей, все, значит, вытворять. Потом кое-как до спальни добрались. Ну, тут уж Зиночка показала все, что умела. Думала, этот господин быстро успокоится. Старенький ведь. Ан нет, выносливый оказался, чертяка! Она уже и на нем двигалась, и под ним, и так, и сяк переворачивалась, и стонала громко, и кавалера своего плотно ножками обхватывала, имитируя многочисленные оргазмы, просто умаялась совсем! И тут, наконец-то, все получилось. Угомонился, сердечный! Тогда Зиночка мечтательно откинулась на подушки и закрыла глаза…
Рудольф Михайлович Четвериков подошел к окну, открыл форточку и закурил. Курил он долго, сосредоточенно, что-то серьезно обдумывая и взвешивая. Молоденькая, симпатичная Зиночка лежала неподвижно, разметав по кровати свои длинные стройные ножки, а по подушкам – золотистые локоны. Рудольф Михайлович на мгновение полюбовался красивым девичьим телом, но тут же сосредоточился. Он еще раз быстро прокрутил в голове только что полученную информацию. Зина живет одна. У нее есть машина – маленький красненький «пежо», стоящий у подъезда. Ключи от машины и от квартиры – у девушки в сумочке. Квартира была снята всего несколько дней назад. С завтрашнего дня у Зины начинается двухнедельный отпуск. Искать ее никто не будет, потому что она собиралась уехать к своим родителям в Гродно.
Эта милая девушка-стюардесса оказалась совсем глупенькой и совсем молоденькой, не похожей на московских студенток Четверикова. Те все норовили на чем-нибудь подловить, да поязвительнее. Чувствовали свое превосходство, сучки! А эта девушка во все верила и на все была готова. Ее даже было немного жаль. Но выхода другого у Четверикова не было, это можно было смело назвать судьбой.
Рудольф Михайлович, голый и очень жилистый, подошел к своей одежде, сваленной бесформенной грудой у дивана. Наклонился и достал из кармана пиджака белый шелковый шнурок. Потом подошел к Зине, все так же лежащей с закрытыми глазами на смятых несвежих простынях, быстро набросил шнурок ей на шею, продернув концы за голову. Зина попыталась закричать, но крик был уже невозможен – шнурок плотно передавил горло. В широко раскрытых глазах девушки застыл ужас.
Рудольф Михайлович растягивал концы шнурка в разные стороны с таким наслаждением, которое ему не принес только что произошедший секс. Он перевернул Зину на живот, а сам уселся сверху, ни на секунду не ослабляя захвата. Он спокойно наблюдал за тем, как из молодого красивого девичьего тела навсегда уходила жизнь. Из последних сил борясь с конвульсивной дрожью в руках, Зина попыталась завести руки за спину, чтобы схватить ловкого профессора, но это было совершенно невозможно. Через минуту Зина перестала сопротивляться, руки и ноги сделали еще несколько слабых рывков, и девушка затихла. Рудольф Михайлович немного ослабил удавку, готовясь, в случае чего, немедленно затянуть узел снова, но эти предосторожности оказались лишними. Безжизненное тело свалилось с кровати на пол в нелепой позе с заведенными за голову руками.
Четвериков опять подошел к окну и еще раз закурил, гораздо более жадно.
Уже через час маленький красный «пежо» с респектабельным Рудольфом Михайловичем за рулем стоял у шлагбаума на белорусско-литовской границе, а строгий литовский пограничник задумчиво листал страницы загранспаспорта московского профессора с безукоризненной визой Европейского союза, в который было вложена нотариально заверенная доверенность на управление автомобилем.
Вообще, после обретения независимости в 1991 году почему-то именно Литва вдруг стала наиболее толерантной, наиболее развитой и какой-то наиболее «европейской». Раньше всем казалось, что «европейскость» – это, скорее, прерогатива Латвии или Эстонии. Однако жизнь все расставила по своим местам. Не побоявшись дать гражданство всем желающим, Литва неожиданно расцвела, первой из прибалтийских республик вступив в Евросоюз и демонстративно раскрасившись в национальный желто-зелено-красный цвет. Загудели многоголосым гомоном туристы на старинных красивых улицах Вильнюса. Удивительная страна, за всю свою многолетнюю историю бывшая когда-то и частью Германии, и частью Австрии, и частью Польши, и частью России, но имевшая, кроме этого, и богатую собственную историю, писала новую главу существования Великого княжества Литовского.
Всего через полтора часа Рудольф Михайлович припарковал свой автомобиль в центральном районе Вильнюса, который назывался Стикле. Именно в этом районе литовской столицы на узких маленьких улочках когда-то компактно селились местные стеклодувы. Учтивый швейцар самой дорогой вильнюсской гостиницы приветливо распахнул массивную стеклянную дверь перед Четвериковым. Но Четвериков вдруг, передумав, неожиданно развернулся, не стал входить в гостиницу, а зашагал по миниатюрной улочке Стиклю в сторону площади. Швейцар невозмутимо закрыл дверь и проводил равнодушным взглядом удалявшегося профессора.
Идти было совсем недалеко, всего несколько десятков метров. Узенькая извилистая Стиклю, петлявшая среди реконструированных домиков средневекового Вильнюса, вываливалась прямо на Ратушную площадь. Именно в этом месте когда-то дежурил фашистский патруль, обозначающий границы двух миров: одного, где в темноте игрушечных переулков, в таинственном и страшном полумраке, притаилось бесправное и забитое еврейское гетто, и другого, здесь, на площади, где играла музыка, гудели клаксонами автомобили, шла бойкая торговля в многочисленных магазинчиках, сновали взад и вперед красивые дамы под руку с офицерами вермахта. Радостно ходили по улицам и простые литовцы, вовремя раскусившие коварные помыслы хитрых иудеев и устроившие череду страшных еврейских погромов за месяц до торжественного входа гитлеровцев в Вильнюс.
В те несколько погромных месяцев улица выглядела гораздо страшнее, чем во время существовавшего здесь несколько лет гетто. В воздухе, как снег, кружился пух от многочисленных вспоротых подушек и перин – погромщики искали вшитые в постельное белье драгоценности, а через окна второго этажа на булыжную мостовую выбрасывали окровавленные трупы тех, кто пытался защищаться. По улице несся неостановимый людской поток – шумный, страшный, развязный, пьяный от вина и от вида человеческой крови. Люди, потерявшие рассудок от вседозволенности и ощущения себя вершителями чьих-то судеб, превращались в неистовых зверей, глухих к мольбам о пощаде, жадных и бесчеловечных. Повсюду стоял звон и грохот от разбиваемых окон и витрин, кричали женщины и дети. В Вильнюсе – вот где прошла настоящая «хрустальная ночь», потому что ни в одной стране Европы во время еврейских погромов не было разбито столько стекла, сколько было разбито здесь – в древнем районе Вильнюса Стикле, где испокон веков жили стеклодувы и евреи, открывшие при мастерских лавки, занимавшиеся продажей оконных стекол и зеркал.
Комендант Вильнюса бригадный генерал Альберт Зенифенинг был очень удивлен распоряжением из Берлина определить еврейское гетто именно в районе Стикле, который примыкал с одной стороны к старинному университету, а с другой – к Ратушной площади. Но Зенифенинг спорить не стал, справедливо рассудив, что начальству виднее, и сделал все так, как указывало берлинское предписание, отделив центральный древнейший район Вильнюса тремя рядами колючей проволоки, расставив блокпосты и определив маршруты мобильных патрулей в дневное и ночное время.
Конечно, он не знал, да и не мог знать, почему было принято такое странное решение о таком нестандартном размещении гетто. Как, собственно, не знал бригадный генерал и того, что приказ о размещении вильнюсского гетто именно в этом месте исходил от самого рейхсканцлера, вождя великой немецкой нации Адольфа Гитлера. Зато о том, почему все получилось именно так, был прекрасно осведомлен Рудольф Михайлович Четвериков, присевший у стеклянной витрины старинного ресторанчика «Аматининку ужейга», расположенного как раз в том месте, где улица Стиклю вливалась в ярко освещенную огнями многочисленных фонарей Ратушную площадь.