Поначалу казалось, что ученики Христа и те, кого они окрестили, образуют новую иудаистскую секту, однако вскоре обнаружились важные разночтения. Филипп, христианин, встретил как-то на дороге из Иерусалима в Газу эфиопа. Эфиоп занимал значительную должность при дворе своей королевы, и он был евнухом. Как вы знаете, неполноценный человек не имеет права стать иудеем. Евнух спросил Филиппа: «Может ли что-то помешать мне принять крещение?» И Филипп ответил: «Нет».
С этого дня, говорили христиане, несть ни эллина, ни иудея, нет различия между свободными и рабами, мужчинами и женщинами. Эфиоп вернулся в Нубию и принес своим согражданам благую весть.
Ряды христиан быстро пополнялись. Миссионеры принесли их веру в Африку и Сирию, в Месопотамию и даже в далекую Индию. Сирия, с ее многолюдными городами Антиохией, Дамаском и Эдессой, стала крупным центром христианства.
Не стоит стыдиться того, что вы не слышали о христианстве. Это было много веков назад.
Что до меня, то дорога привела меня в Рим, где я обнаружил процветающую христианскую общину. Я присоединился к ним и узнал больше об учении Иешуа. Я принял крещение — это означает, что меня окунули в воду. Церемония была похожа на омовение в микве.[22] Я стал зваться Иосифом, в честь Иосифа Аримафейского.
К тому времени мне исполнилось почти сто лет, хотя выглядел я ничуть не старше, чем в тот день, когда ударил нашего Спасителя. Моя новая вера принесла подобие душевного спокойствия, ведь Иисус Христос говорил, что Бог Отец простит самые ужасные грехи. Я плюнул в Него и пнул Его и, хотя и не решался признаться в этом своим новым товарищам, все же мог надеяться, что буду прощен по Его возвращении. В те дни все мы верили, что Его возвращение грядет вскоре. Так мы говорили друг другу и так проповедовали каждому, кто соглашался нас выслушать, и многим другим, которые слушать нас не желали. Одних мы просто утомляли своими речами, других выводили из себя. Кое-кто из нас, включая задиру Петра, был казнен властями. Мой двоюродный брат Яков-виноторговец, по вине которого все это и приключилось, разбогател и дожил до ста пятнадцати лет, причем еще обзавелся в таком почтенном возрасте детьми.
Мы не были уверены, как наша вера соотносится с ортодоксальным иудаизмом. Многие из нас считали себя иудаистской сектой. Другие, в основном горячие головы, думали, что мы должны окончательно отделиться. В Риме жило много евреев, и мы часто обсуждали с ними, был Иешуа Мессией или нет. Мы верили, что был, а они нет. Порой мы вступали в открытые потасовки на улицах. Постепенно мы пришли к мысли, что примирение между нами и иудеями невозможно.
Страшный пожар почти уничтожил центр города. Новый дворец императора Нерона сильно пострадал от огня. Нерон был расточителен, непредсказуем и нелюбим в народе. По рынку поползли слухи, что он сам и поджег город. Согласно другой версии, император не сделал ничего, чтобы потушить огонь, и, в то время как город пылал, играл на лире и декламировал стихи. Нерон считал себя великим артистом. Мне приходилось и сгорать заживо, и слушать выступления Нерона — и, откровенно говоря, первое куда предпочтительнее.
Нерон, возможно следуя совету одного из своих подпевал, решил обвинить в поджоге иудеев. Евреи были непопулярны в Риме. Хоть их религию и не запрещали, они отказывались почитать римских богов. Супруга Нерона, Поппея, отговорила его от преследования иудеев. Сама она иудаизм не исповедовала, но сочувствовала их вере. Поппея предложила свалить вину на христиан. Нерон тут же согласился. Из нас решили сделать козлов отпущения.
Кстати, Нерон также приказал убить престарелого Понтия Пилата. Не знаю почему. Пилат в то время находился в Галлии, и легенда гласит, что его труп, изрубленный и изъеденный червями, выставили на всеобщее обозрение. А может, мы просто хотели, чтобы было так.
Нерон приказал жестокосердному префекту преторианцев Тигеллину сделать за него грязную работу. Солдаты схватили нас и после смехотворного процесса, на котором судей гораздо больше интересовала наша «ненависть к человечеству», чем поджог, казнили самыми разными способами. Нас не распинали, зато рубили мечами или зашивали в шкуры диких зверей, после чего отдавали на потеху голодным псам на цирковой арене. Хорошая казнь — по-настоящему мучительная. Поначалу избиения христиан были популярны. Люди не любили нас за то, что мы презирали их богов, и за то, что так настойчиво проповедовали свою веру. Но затем, видя безумные зверства Нерона, римляне стали испытывать жалость к нам. Других вдохновляло мужество, с которым мы умирали за веру. Особенно после того, как христиан велели привязать к крестам, установленным в бочках с маслом. Дело было ночью, и, когда огонь охватил наши тела, мы превратились в огромные факелы, освещавшие аллею в императорских садах, по которой его бесталанное величество разъезжал в паланкине.
Я был среди тех христиан.
Я уже достаточно говорил о страданиях, так что не стану описывать вам подробно, каково это — быть облитым смолой и маслом и сгореть заживо. Несмотря на всю боль и ужас, которые испытывали я и мои братья и сестры, скажу не без гордости — все мы приняли смерть достойно и с величайшей радостью. Разве не ожидало нас скорое воссоединение со Спасителем?
А теперь представьте мое удивление, когда после перенесенных мук и смерти я очнулся на следующий день, словно ничего не произошло, в Иудее.
А это чертовски далеко от Рима.
Лишь теперь я начал осознавать смысл того проклятия, что Иешуа наложил на меня. Чтобы искупить свой великий грех, я должен был бродить среди людей до Его возвращения. Тогда я умер впервые и обнаружил, что смерть не несет мне освобождения, — нет, я обречен был остаться среди живых. Мой дух оказался прикован к земле и к одной телесной оболочке, и мученичество, что я принял в императорских садах, не было угодно небу.
Когда бы я ни умирал потом, я так и не смог узнать, что происходит с моим трупом, — но я всегда приходил в себя в одном и том же или схожем на вид теле, в новой, зачастую далекой стране.
Ожив в первый раз в Иудее, я вскоре понял, в чем состоит моя миссия.
Я вошел в Иерусалим и, не потрудившись отыскать других христиан, начал просить подаяния и проповедовать благую весть о Христе. Через три дня по приказу Синедриона меня побили до смерти камнями. И снова я не умер. Я очнулся в другом месте, в Коринфе. Здесь я тоже проповедовал христианство и опять принял мученичество, хотя на сей раз прошло несколько лет.
Примерно в те годы, когда вспыхнуло последнее большое восстание иудеев против Рима, которое, как вам известно, закончилось разрушением Храма и разорением Иерусалима, я стал профессиональным мучеником. Когда римляне рассеяли народ иудейский по миру, я тоже странствовал в поисках смерти. Глас Божий поведал мне, что таким путем я искуплю свой грех и что пример мучеников привлечет множество людей в лоно нашей Церкви.