Благодаря самообладанию и концентрации Рэйчел даже удалось сделать кое-какие наброски для лекций, которые она собиралась читать. Подобно рукописи, лекции требовали внимания и тщательной подготовки, чтобы их протяжении студенты не теряли интереса к предмету. И хотя Рэйчел была полностью погружена в чтение, она все равно слышала тихий шелест его простыни, и поняла, что он проснулся. Посмотрев на часы, она увидела, что он спал более трёх часов. Если он был голоден, то мясо уже должно быть готово. Когда она вошла в спальню, он сидел и тёр своё бородатое лицо. Она сразу же почувствовала его внимание, подобное солнечному лучу, щекочущему кожу.

— Ну а теперь вы хотите есть? Вы проспали три часа.

— Да, но сначала мне нужна ванная, чтобы принять душ, побриться…

— Извините, но никакого душа, пока у вас наложены швы, — сказала она, спеша к нему, потому что он откинул простыню и собирался опустить ноги на пол. Мышцы его левого бедра подрагивали от боли. Рэйчел обхватила его рукой, пока он не обрёл устойчивость.

— Хотя я могу поменять лезвие в своей бритве для вас.

Казалось, что он решил передвигаться по комнате самостоятельно, полагаясь на собственные силы. Она убрала свою руку и с тревогой наблюдала за каждым его болезненным шагом. Он был одиночкой, не был приучен к чужой помощи и не приветствовал её, но сейчас он должен был понимать, что с некоторыми вещами ему не под силу справиться самостоятельно. Он бы позволил ей помочь, когда это было бы крайне необходимо. Однако она чувствовала себя обязанной спросить.

— Мне побрить вас, или сможете справиться сами?

Он помедлил у двери ванной и посмотрел на неё через плечо:

— Я сам.

Она кивнула и обратилась к нему:

— Я только поменяю лезвие.

— Я сам их найду, — сказал он спокойно, останавливая ее, прежде чем она подошла к нему. Рэйчел поняла его намёк и повернула к другой двери.

Он обидел её своим отказом принять помощь после стольких дней, когда был беспомощен и полностью зависел от неё, после стольких ночей, которые она проводила, склонившись над ним, вытирая его разгорячённое тело, чтобы сбить температуру, и тем более, после нервного перенапряжения, которое она перенесла сегодня. Приблизившись к столу, она со злостью сдвинула его, но потом решила оставить в покое. В конце концов, она была ему более чужой, чем он ей, и естественно, что он пробует вернуть себе контроль и самостоятельность как можно быстрее. Мужчине, подобно ему, контроль был жизненно необходим. Она должна прекратить кудахтать над ним подобно наседке.

Было легко внушать себе всё это, но когда она услышала, что в ванне перестала течь вода, то на несколько секунд заколебалась, вынужденная признать, что рвётся проверить, как он там.

Он стоял посередине спальни, будто обдумывал что-то. Полотенце держалось слишком низко на его узких бёдрах, и вопреки логике, он ей показался ещё более голым, чем тогда, когда был полностью раздет. Пульс Рэйчел участился. Во рту у неё пересохло: он казался сильным и мужественным даже с белыми бинтами на ноге и плече.

Он побрился, и вид гладкой линии его челюсти заставил её пальцы дёрнуться от желания погладить его — подобный жест он не оценил бы.

Когда Рэйчел не сделала никакого движения в его сторону и не пыталась заговорить он, наконец, спросил:

— Тут есть что-нибудь, что я мог бы одеть, или мне и дальше разгуливать голым?

Она застонала, дотронувшись ладонью до лба, вспоминая:

— У меня есть кое-что из одежды для вас. Этим утром я купила несколько вещей, которые вам понадобятся.