— Так, может, в твои руки попала совсем другая книга?

— Это подлинник.

— Откуда такая уверенность?

— Ее подлинность удостоверена маэстро Канчесом.

— Канчесом? Не может быть, его давно нет в живых! Он умер в четырнадцатом веке, и с тех пор утекло много воды.

Рикардо лишь иронически улыбнулся, и мне стало неловко. Я прочитал в его взгляде: «Наивный, ты ничего не смыслишь, ничего не понимаешь. Ты здесь лишний. Тебе не место среди нас, посвященных, приобщившихся к тайнам».

— Он жив.

— Рикардо, я читал одну книгу, нечто вроде мемуаров Фламеля: там сказано, что Канчес так и не добрался до Франции, когда они вместе с Фламелем уходили из Испании. Он умер от обострения давнего недуга.

— Перенелла тоже «умерла», хотя в действительности перебралась в Швейцарию, где позже встретилась со своим супругом. Да и самому Николасу сначала пришлось пережить собственные похороны, и только потом он оказался в Швейцарии. Канчес, с которым тебе предстоит познакомиться, стал настолько умудренным и одновременно настолько современным, что его возраст покажется тебе невероятным. Но уверяю: он один из тех необыкновенных людей — по крайней мере, что касается прожитых лет и накопленных знаний. С другой стороны, он сильно от них отличается. Мне кажется, Канчес с Фламелем не ладят. Видимо, в прошлом между ними что-то произошло, и теперь они превратились в заклятых врагов.

— Какой же я идеалист! Я полагал, что бессмертные люди — если таковые существуют — помышляют исключительно о благе человечества.

— Конечно, все обстоит по-другому, пока существуют Гитлеры, Буши, Наполеоны, Цезари, Филиппы Вторые, Людовики Четырнадцатые, Муссолини, Франко, Пиночеты и все, кто вертится вокруг их власти, незаметные, прячущиеся за спиной. Жажда власти — огромный соблазн, причина ужасных злодеяний. И, откровенно говоря, Рамон, я предпочитаю быть на стороне победителей.

— Но послушай, Рикардо! «Какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит?»^[59]

— Я не Дориан Грей и, поверь, отличаю добро от зла. Человек — это мыслящее животное, а все идеи манихейства суть измышления запуганного и невежественного общества, которое ужасно боится боли, а еще больше — смерти. Людьми, всеми нами, движет стремление к выгоде. Ты хочешь взять на себя роль героя, но это не дает тебе права полагать, что одни поступают хорошо, а другие дурно. Идеи добра и зла сосуществуют в голове человека как бы в виде кучевого облака, на которое с разных сторон обрушиваются этические представления, — эти удары и направляют наше поведение. Именно они, бессмертные, управляют нами, чтобы сохранить свое бессмертие. Наш мир основан на условностях, и есть люди, которые движут этим миром ради собственной выгоды, ради того, чтобы мы никогда против них не восстали. Ты ведь помнишь про Зевса (впоследствии Юпитера), Венеру, Гермеса и им подобных? Вот каковы бессмертные, а тебя они пытаются превратить в нового Улисса или Геркулеса. Тебе не стать даже полубогом. Они использовали тебя, простодушный Рамон.

— Не говори ерунды! Послушай, Рикардо, ты меня испытываешь или тоже хочешь использовать?

— Клянусь, ты всегда был мне симпатичен. Я очень хорошо к тебе относился и до сих пор так отношусь. Ты жил в моем лондонском обиталище как у себя дома. Никогда бы не подумал, что ты станешь звеном цепи, против которой я борюсь. Ты пришел к ним, они тебя загипнотизировали, усыпили, а теперь ты собираешься стать одним из них. Они каждый год устраивают посвящение одного новичка, а потом исчезают. Я нуждаюсь в тебе, потому что тебя посвятят в тайны Великого делания. Ты — избранный. С этого момента многие будут в тебе нуждаться.

— Рикардо, ты несешь полную чушь. Кто такие «они»?

— Тебе лучше знать, с кем ты познакомился в Лондоне. Тебя видели с Виолетой Фламель, дочерью Николаса, и ее сестрицей Джейн.

— Они не говорили, что Фламель — их отец.

— Можно только догадываться, как все обстоит на самом деле. Быть может, они сами об этом не знают. Известно лишь, что перед своей мнимой смертью Николас завещал философское наследие племяннику, а Виолета и Джейн вполне могут оказаться дочерьми последнего. Впрочем, я убежден, что они — дочери Фламеля. Племянник не так давно погиб в Боснии, разорванный на куски гранатой. Тут уж ничего не поделаешь, невозможно быть абсолютно неуязвимым. Даже бессмертные рискуют жизнью.

— Ты намекаешь, что Виолета может оказаться прабабушкой бабушки моей прабабушки?