Минут через десять Велько подозвал меня, раскрыл сумку, принесенную его дядюшкой, вытащил оттуда огромный пистолет и попытался вручить мне. Меня передернуло, но Барбьери не отставал:

— Умеешь с ним обращаться?

— Нет.

— Владеешь вообще каким-нибудь оружием?

— Нет.

— И в армии не служил?

— Нет!

Барбьери был в отчаянии; потом он расхохотался.

— Что ж тут поделать, — вздохнул я.

— Ну хоть на что-то ты годишься?

— С таким оружием — вряд ли.

— Но чем ты занимался во время войны в Испании?

— Меня тогда еще не было на свете. Я родился тридцать лет спустя.

Велько рассмеялся. В нем было что-то от безумца и от мечтателя, от миролюбивого человека, ставшего таким, каков он есть, в силу не зависящих от него обстоятельств. Спрятав пистолет обратно в сумку, он пообещал:

— Я научу тебя стрелять. Человек должен уметь делать все. Я тоже был пацифистом, пока сербы не ухватили нас за яйца.

Потом Барбьери принялся показывать мне островки, проплывавшие справа и слева.

— Велько, на войне было очень тяжело? — спросил я.

— Это были четыре ужасных года. Все утихло совсем недавно. Не забывай, война закончилась только в девяносто пятом.

Пока мы шли на остров Свети-Клемент, Велько подробно рассказывал о нынешнем положении Хорватии, о здешних неурядицах, о непонимании со стороны остальной Европы и, самое главное, о всеобщем неведении относительно того, что здесь происходит. Он долго говорил о достоинствах и недостатках партии Тудмана, сыгравшего ключевую роль в освобождении его родины; о том, как хорваты в течение десяти лет жили под единовластным правлением своего президента. Потом на смену этому пришли коалиция партий и беспардонная борьба за власть. Были обещания реформ, вырос уровень жизни, а теперь делались попытки возродить туризм как источник национального богатства. Идея и впрямь была неплоха, судя по живописным пейзажам, мягкому климату, радушию населения. Немецкие и голландские пенсионеры еще не добрались сюда, но вскоре им предстоит открыть для себя этот край.

— Жизнь здесь дорогая, но, в общем, сносная. Европейцы постепенно избавляются от страха перед отголосками войны, но пока все, напоминающее о прежней Югославии, обращает их в бегство.