Но для царя-самодержца, неограниченного властелина империи, было не время забываться в сладострастном опьянении садов Армиды. Он был вынужден вскоре вернуться в столицу, где начавшаяся борьба с нигилизмом требовала его присутствия.

Министр внутренних дел Маков, министр юстиции Набоков, военный министр Милютин и начальник тайной канцелярии Дрентельн совместно с шестью генерал-губернаторами вели борьбу с неослабевающей энергией. Революционному террору они противопоставили террор правительственный. Репрессивные меры были усилены упрощением судопроизводства. Согласно указу от 17 августа 1879 года, каждый обвиняемый в политическом преступлении впредь мог быть судим без предварительного следствия, быть осужден без всяких свидетельских показаний и приговорен к казни без права апелляции.

Суровость этих мер оказала свое действие. К концу лета нигилисты не давали больше поводов говорить о себе. Эпидемия террористических актов была приостановлена. Пользуясь общим успокоением, Александр в начале сентября выехал в Крым, рассчитывая там пробыть до зимы.

Царица, истощенная до последней степени, отдыхала в Киссингене, собираясь вскоре отправиться в Канны. Она надеялась, что продолжительное пребывание там несколько восстановит ее силы.

Благодаря этому Александр Николаевич чувствовал себя еще свободнее в своих встречах с Екатериной Михайловной, у которой он проводил все остававшееся от официальных приемов время. Царь отправлялся к ней верхом на одном из великолепных жеребцов, подаренных ему султаном Абдул-Гамидом. Его сопровождал только один казак.

Екатерина Михайловна встречала царя, окруженная детьми. Сначала он играл с ними, а потом посвящал все свое внимание их матери. Целыми часами просиживал он с ней на цветущей веранде или на одном из балконов, откуда открывался дивный вид на серебристую лазурь Черного моря.

Царь рассказывал своей Кате во всех деталях обо всем, что сделал за день: говорил о лицах, бывших у него на приеме, о прошениях, поданных на его имя, о прочитанных им донесениях, об отданных приказах. Наконец, горячо прижав ее к сердцу, он твердил ей бесконечные слова любви. А по вечерам царь писал ей о своем счастье, благодарности и обожании, о той ненасытной потребности в ее близости, которую он постоянно ощущал, о желании продолжить до бесконечности эти очаровательные досуги.

Но в последних днях ноября северный ветер прогнал их с херсонесских берегов. Пришлось сменить скромный домик в Ливадии на пышные чертоги Зимнего дворца.

На обратном пути царь остановился в Москве, прибыв туда 1 декабря в 10 часов вечера.

Телеграмма, полученная им в пути от императрицы, его встревожила: Мария Александровна в течение последних нескольких дней страдала страшными припадками удушья.

Остановившись в Кремле, он тотчас телеграфировал императрице: «Прибыл благополучно в Москву, где теперь 14° мороза. Получил известие от тебя в Туле. Огорчен, что ты все в том же состоянии. Я утомлен и чувствую себя хорошо. Нежно обнимаю тебя. Александр».

«Прибыл благополучно в Москву…» Лучше ему было не приезжать туда совсем: спустя полчаса после отъезда государя с вокзала раздался страшный взрыв, от которого подходивший в это время поезд сошел с рельс. В этом поезде, где оказались выбитыми все стекла, находился багаж царя и помещался персонал императорской канцелярии.

Это был поезд свиты, который по расписанию должен был прийти на полчаса раньше поезда его величества. Но случайная порча паровоза около Харькова изменила порядок прибытия обоих поездов.

На глубине двух метров под балластом были обнаружены следы мины и обломки электрического прибора. Место нахождения снаряда соединялось подземным ходом в 24 метра длиной с маленькой избушкой, расположенной вблизи путей. Она была снята за несколько недель до того каким-то инженером, назвавшим себя Сухоруковым. После взрыва он скрылся.

Царь, узнав об опасности, которой он избегнул, воскликнул: «Что они имеют против меня, эти несчастные? Что они травят меня, как зверя?»

Покушение в Москве было началом новой тактики нигилистов. С этого времени все их планы и расчеты были направлены против особы императора.

17 февраля 1880 года в половине седьмого вечера население Петербурга было потрясено страшным грохотом. В то же время густое облако дыма поднялось над Зимним дворцом. Столовая во дворце была взорвана.

В этот вечер Александр II пригласил к обеду своего племянника Александра Баттенбергского, недавно избранного князем Болгарским. Но царь задержался немного, беседуя с ним в своем рабочем кабинете, и это случайное опоздание спасло ему жизнь.

Взрыв имел своим последствием множество жертв. Мина, заложенная в подвальном этаже дворца, разрушила караульное помещение, расположенное как раз под императорской столовой. 67 солдат были засыпаны обломками. Из них 19 были убиты и сорок восемь ранены. Комната императрицы, смежная со столовой, подверглась страшному сотрясению.

Мария Александровна незадолго до этого вернулась в Петербург. Отчаявшись в возможности выздоровления, удрученная частыми покушениями на жизнь своего супруга, императрица покинула Канны, несмотря на упорные увещевания врачей. Она хотела избежать по крайней мере ужаса одинокой смерти вдали от близких. Но в этот день, 17 февраля, страшный припадок удушья довел императрицу до летаргического оцепенения. Она не слышала взрыва и узнала о нем лишь на следующий день.