Праздничный стол был накрыт в гостиной, но все столпились на кухне. Али, по пояс голый сидел на табуретке, а Таня, всхлипывая, обрабатывала ссадины на его руках и голове перекисью водорода. Перепачканная кровью рубашка лежала в раковине.
— Значит, они тебя все-таки нашли?
Али закрыл ладонями опухшее лицо, кивнул.
— Сколько их было?
— Трое. Сказали, что если не вернусь, Тане плохо будет.
* * *
Семейный совет длился недолго, и вердикт был коротким:
— Шакиб, — бабушка для убедительности даже встала, — вы должны переехать к нам.
— Анна Соломоновна, Галина Моисеевна, спасибо, но это невозможно, — твердо возразил он.
— Почему же? — удивились женщины хором. — Места у нас хватит. Три комнаты, все-таки.
Шакиб покачал головой:
— Мы не женаты. Во-первых, это — грех, а во-вторых, я не хочу, чтобы про Аллу говорили плохое.
Женщины переглянулись.
— Видите ли, — Алина мама припечатала ладонью стол, — в сложившихся обстоятельствах это, скорее, ваш долг.
— Какие обстоятельства? — Шакиб беспечно махнул рукой. — С земляками я сам разберусь. Перееду в другую общагу. В Ленинграде их много.
— Мы другое имеем в виду.
Алла Соломоновна вопросительно взглянула на дочь. Та кивнула.
— Мы не хотим, чтобы ребенок рос без отца. Аллочкин папа умер, когда ей три годика было. Мы, конечно, отдали ей всю свою любовь, но в доме должен быть мужчина! — сказала она твердо.
Шакиб удивленно посмотрел на Аллу. Она виновато улыбнулась.
Дверь в комнату оказалась открытой. «Неужели забыл запереть?» — подумал Шакиб. На кровати, поверх одеяла мирно спал Джамал. На полу рядом с ним стояла чайная чашка, заполненная окурками. Тяжелый дух табака висел воздухе. Шакиб подошел к окну, открыл форточку. Свет включать не стал. Стоял, смотрел на освещенную фонарями улицу и вспоминал долгие разговоры с Джамалом в бейрутском подвале, тяжелую ночную работу в порту, клятвы перед расставанием. И года не прошло с тех пор, а кажется, что все это было в очень далекой и какой-то чужой жизни.