* * *
Санаторий имени Челюскинцев впечатлял своей основательностью. Исчезающая вдали высокая кованая ограда на каменном фундаменте и будка проходной с турникетом сразу давали понять — здесь вам не пансионат выходного дня и не пионерлагерь от птицефабрики. Строгий вахтер в «сталинском» кителе и с красной повязкой на рукаве долго и придирчиво рассматривал Аллину путевку, стараясь заметить малейшие признаки подделки. Не обнаружив криминала, спросил, пристально глядя в глаза:
— Соколовская? — Алла кивнула. — Санаторно-курортная карта есть?
Карту в суматохе сборов она оформить не успела и испуганно замотала головой. Вахтер, величаво взмахнув рукой, успокоил:
— Здесь врачей пройдешь. Сейчас в главный корпус иди, к дежурной. Скажи — Шалва Георгиевич прислал.
Вахтер нажал на педаль под столом, и турникет, скрипя, пропустил Аллу на территорию.
Ярко освещенная желтыми фонарями аллея начиналась с какой-то монументальной скульптуры. Причудливая тень от огромной пальмы не позволяла разобрать подробности и очертаниями напоминала Лаокоона с сыновьями в тяжелый момент борьбы с земноводными. Подойдя поближе, Алла прочитала надпись на аккуратной табличке: «
— В карантин тебя положу, — сердито сказала пожилая армянка в белом халате. — Свободных коек сейчас нет.
— Как в карантин? — испугалась Алла. — Там же заразные лежат!
— Никто там не лежит. Швабры там лежат. И ведра лежат. Завтра тебе место найдем.
Алла, стесняясь и оглядываясь на дверь, достала из сумки коробку конфет «Белочка». Ее в последний момент заставила взять мама: «В медучреждения без сладкого не ходят. Сразу дай понять, что ты — не сирота с вокзала!»
— А сегодня место найти можно?
Густые седые усы медсестры растянулись в довольной улыбке:
— Сегодня нельзя, но завтра
За белой дверью со стеклянной табличкой «
— Белье держи, — армянка вручила ей стопку простыней, — завтра с собой на новое место захватишь.
— А помыться с дороги где? — робко спросила Алла.
— Зубы в коридоре почистишь. Там, в конце раковина есть.
— А все остальное?
— Вон — море рядом, — махнула рукой медсестра в сторону темного окна, — иди и мой все остальное, сколько хочешь.