Я подумала: надо же, как хорошо, когда такой чуждый условностям человек дает своим детям вполне нормальные имена, а не какие-то модные извращения. Мне всегда было безумно жаль всех этих Сампо, Сантери, Тонтери и им подобных.
— Идите играть наверх, мама завтра купит вам по мороженому, — обратилась Марита к детям.
— Ура, — завизжала малютка с косичками и схватила сестренку за руку.
— Я отношусь к тому типу матерей, что подкупают своих детей конфетами и мультиками, — засмеялась Марита. — Это, наверное, ужасно непедагогично, ну да бог с ним. Проходите в комнату.
Гостиная была вся в табачном дыму, так что даже лиц было толком не разобрать. Несколько пар медленно танцевали посреди комнаты. Ирена заметила какого-то знакомого в дальнем углу и бросилась к нему.
Я села на диван и попыталась взять себя в руки. Я сказала себе: «Я студентка университета», но ничего не почувствовала. Я попыталась подумать о чем-нибудь другом, но ничего не приходило в голову.
Я встала, подошла к книжной полке и стала рассматривать корешки книг. Вытащила одну. Карин Струк, «Пламя и зола». Я читала ее года два назад.
— Книжками интересуешься?
Марита стояла позади меня, руки в боки.
— Тебе не кажется странным, что ни одной писательнице еще не удавалось писать по-настоящему чувственно? — спросила я, повернувшись к ней.
Она сощурила глаза.
— Все книги, написанные женщинами, можно разделить на две категории, — продолжала я. — В одних героини — роковые женщины, непреклонные красавицы, режущие правду-матку. Другие — сплошной художественный вымысел, приукрашенная действительность, где никто не говорит напрямую.
— У меня болят зубы, — пропищала девчушка с косичками, стоя в дверях комнаты.
— Пойди их почисти, — сказала Марита.
Я поставила книгу обратно на полку.
— Вот то большое темное пятно у двери — мой муж, — кивнула Марита.
Я посмотрела в сторону двери и снова повернулась к ней.
— А я думала, ты воспитываешь детей одна.
— Да что ты? Бог с тобой!
Она взглянула на меня, наморщив лоб.