– Ничего, выкладывай! – убеждал он меня. – Не держи от меня никаких секретов. Я – пустая труба. Что бы ты ни сказал – все уйдет в бесконечность.

– Все, что у меня есть, – это мелочные жалобы, – сказал я. – Я в точности такой же, как те люди, которых я знаю. Ни один разговор с ними не обходится без откровенных или же скрытых жалоб.

Я рассказал дону Хуану о том, как в самых простых разговорах мои друзья умудряются ненавязчиво перейти к бесконечному потоку жалоб – как, например, в таком диалоге:

– Как дела, Джим?

– О, прекрасно, Кэл, просто великолепно.

За этим следует тягостное молчание. Я вынужден спросить:

– Что, Джим, что-нибудь не так?

– Да нет, все чудесно. У меня были некоторые нелады с Мэлом, но ты же знаешь Мэла – эгоист и ничтожество. Но ведь друзей следует принимать такими, каковы они есть, не так ли? Он, конечно, мог бы быть чуть более деликатным. Да какое там! Он – это он и есть. Как ни крути, он всегда перекладывает все на других. Он вел себя так, еще когда нам было по двенадцать лет, так что я действительно сам виноват. Какого черта я должен его терпеть?

– Да, Джим, ты прав, у Мэла действительно очень тяжелый характер!

– Ну, если уж на то пошло, Кэл, то ты ничем не лучше Мэла. На тебя никогда нельзя положиться.

И так далее.

Другой классический диалог звучал так:

– Как дела, Алекс? Как тебе семейная жизнь?

– О, замечательно. Прежде всего, теперь я регулярно питаюсь, ем домашнюю пищу, но вот беда – начал поправляться. Мне нечем заняться, разве что смотреть телевизор. Раньше я проводил время с ребятами, но теперь не могу. Тереза мне не позволяет. Разумеется, я мог бы послать ее ко всем чертям, но мне не хочется ее обижать. У меня все есть, но я чувствую себя несчастным.

Перед тем как жениться, Алекс был самым жалким из нашей компании. Его любимой шуткой было каждый раз говорить пришедшим к нему друзьям: «Ну-ка, бегом ко мне в машину, я хочу представить вас своей сучке».

Он млел от удовольствия, наблюдая крушение наших надежд, когда мы видели, что у него в машине находится именно собака. Он представлял свою «сучку» всем друзьям. Мы поистине были в шоке, когда он женился-таки на Терезе – бегунье на длинные дистанции. Они познакомились на марафоне, когда Алекс потерял сознание. Они бежали в горах, и Тереза должна была привести его в чувство во что бы то ни стало, поэтому она помочилась ему в лицо. После этого Алекс был в ее власти. Она пометила свою территорию. Друзья Алекса называли его «ее обоссанный пленник». Они считали, что она была настоящей сучкой, превратившей странноватого Алекса в жирного пса.

Мы с доном Хуаном немного посмеялись. Затем он посмотрел на меня с серьезным выражением лица.

– Таковы превратности обыденной жизни, – сказал дон Хуан. – Ты выигрываешь, проигрываешь и не знаешь, когда выиграешь, а когда проиграешь. Это цена, которую платит тот, кто живет под властью саморефлексии. Мне нечего сказать тебе, да и ты сам ничего не можешь сказать себе. Я лишь могу посоветовать тебе не чувствовать себя виноватым в том, что ты оказался такой задницей, а стремиться положить конец владычеству саморефлексии. Возвращайся в университет и больше не бросай его.

Мой интерес к продолжению научных исследований в значительной степени угас. Я стал жить на автопилоте. Я чувствовал себя подавленным и унылым. Однако я заметил, что мой ум не втянут во все это. Я ничего не рассчитывал, не ставил себе никаких целей и не имел никаких ожиданий. Мои мысли не были навязчивыми, чего нельзя было сказать о чувствах. Я пытался осмыслить это противоречие между спокойствием ума и запутанными чувствами. Именно в таком состоянии невнимательности и переполненности чувствами я, направляясь в кафетерий на ланч, проходил однажды мимо Хэйнес-холла, где находился антропологический факультет.

Вдруг я почувствовал странный толчок. Я решил, что близок к обмороку, и присел на кирпичную ступеньку. Перед глазами у меня появились какие-то желтые пятна. Ощущение было такое, будто я вращаюсь. Я был уверен, что меня сейчас вырвет. В глазах поплыло, я не мог рассмотреть окружающие меня предметы. Ощущение физического дискомфорта было столь полным и сильным, что не оставляло места мыслям. Меня охватили страх и беспокойство, смешанные с восторгом, и странное предчувствие того, что я нахожусь на пороге великого события. Это были ощущения, в которых мысли не принимали участия. В этот момент я уже не знал, сижу я или стою. Меня окружила тьма, такая непроглядная, какую только можно себе представить, и тогда я увидел энергию, ее течение во Вселенной.