Короткий, но болезненный приступ боли произошёл одновременно с тем, как поддалась дверь, из которой я быстро выбежала, удерживаясь за проём, а потом и за стенку коридора. Незнакомец даже с места не сдвинулся, а его губ коснулась кривая улыбка, выражающая всё то же непоколебимое спокойствие и даже интерес, с какими тот меня встретил несколько минут назад.

Уже удаляясь, я слышала крики Дмитрия Васильевича, который требовал вернуться в кабинет и договорить. Что мне теперь уже сделают, когда закончились все уроки давно и осталось сдать лишь последний экзамен? Да ничего, поэтому я не переживала за какие-то последствия непослушания, даже если их свидетелем был лично директор. Никто не застрахован от того, чтобы перегреться в жару: ни я, ни он.

Пока дошла до дома, сама от окружающей среды нагрелась так, что стало сложно соображать, а в затылке стреляла чаще прежнего та самая боль, что никак не желала меня оставлять. От неё не помогали болеутоляющие препараты, холодный душ или вечерние прогулки, длинный сон и даже успокаивающие чаи. Мама уже даже стала шутить, что «нет головы — нет проблем». Шутки шутками, а другого решения на горизонте не светило.

Я пыталась дома поработать с темами по предмету завтрашнего экзамена, которые с наибольшей вероятностью вызвали бы у меня затруднения, но отвлекающая боль становилась всё сильнее и сильнее, пока не вынудила меня остановить бессмысленные попытки, от которых становилось только хуже. Да и ладно. В последний день лучше отдохнуть.

А в голову всё влезали моменты из похода к директору, которые никак не желали складываться в полноценную картину. Я всё никак не могла понять, что же это на самом деле было. Неужели директор не знает, как у нас работает система поступления? Ни в одно учебное заведение нельзя попасть с плохими результатами, а тем более вовсе без них. Дмитрий Васильевич просто не может этого не знать. Но это полбеды — зачем тот странный мужчина надел непонятный чёрный балахон, который смотрелся в кабинете школьного директора настолько неуместно и лишним, насколько это только можно было представить?

Я вдруг вспомнила фразу «магистра» про то, что он якобы может снять мою боль. Неужели мой недуг был настолько заметен постороннему взору? Насколько я помню, скривилась от приступа уже после того, как он это сказал. В школе никто не знал про мой недуг, потому что я боялась, что меня отстранят от экзаменов, чего хотелось меньше всего. Пришлось бы ждать следующего сезона. А в мои планы не входило терять целый год на то, чтобы сделать дело, с которым можно разобраться уже сейчас. От чего его непонятная осведомлённость слегка пугала. Успокаивала я себя тем, что мне больше нет нужды с ним встречаться. Вряд ли он попробует увидеться вновь, а даже если меня вновь вызовут к директору, я просто туда не пойду, требуя письменного вызова и обоснования.

Ночью от периодически накатывающей боли не получилось нормально выспаться, потому что приступы случались даже во время сна, заставляя проснуться и какое-то время отходить от этих ощущений. На самом экзамене лучше не стало. Я упрямо выписывала геометрические формулы, чтобы решить задачу. Они все давно поселились на поверхности моей памяти, но сейчас дискомфорт словно заглушал весь разум. Стало непросто не только думать, но и даже сидеть. Непреодолимо тянуло на пол, потому что удерживать тело выходило с трудом, а иногда и вело в сторону.

Чтобы отдышаться и немного прийти в себя, я уставилась в окно, где сразу встретилась с тем самым холодным взором, который сразу же исчез. Чего только от волнения не привидится? Я не стала заострять внимание на его появлении, но вместе с ним разум более-менее очистился, и я смогла относительно успешно доделать задания по сравнению с прошлыми экзаменами. Другие школьники уже давно сдали листы и ушли, оставив меня дописывать ответы последней. Но это обстоятельство было последним по важности из тех, что занимали мой разум в такой ответственный момент.

Когда вышла и понемногу осознала произошедшее. Я поняла, что хоть и смогла в последний момент собраться, нормального университета мне не светит.

Отправилась погулять по городу, силясь побороть волнение от ожидания результатов. В действительности, их получить хотелось меньше, чем томиться в относительно нейтральном неведении. Уже стали пробегать мысли о поступлении в колледж вместо университета, как запасной вариант.

Только к вечеру слегка полегчало, когда накалённый воздух остыл, а вокруг густой листвы в парке стал гулять прохладный ветерок. Я расслабленно вышагивала по плиткам, стараясь не наступать на швы — так, как многие любили делать в детстве, а кто-то любит до сих пор. Разглядывала мошкару, кружащую вокруг слишком жёлтого цвета фонарей. Где-то мелькали майские жуки, чьё жужжание было слышно за несколько метров. Я их побаивалась за крупноватый, по моему мнению, размер, поэтому поспешила удалиться в более тёмную часть парка, где не было таких ярких ламп, столь любимых для многих насекомых.

Уже на подходе к лавочке, что я заприметила ещё метров сто назад, вновь накатил приступ боли, заставивший практически упасть на сидение. Порадовалась, что вокруг не было никого, иначе приняли бы за пьянчужку, отмечающую окончание экзаменов.

— Отдыхаете, Анна, — не вопросительно, а с явной констатацией факта прозвучал знакомый голос, вызывая привычные вибрации по телу, настолько он был бархатистым.

Теперь мужчина, ради которого мне пришлось повернуть голову сильно назад, вызывая болезненный спазм в шее, выглядел иначе. На нём уже красовалась более-менее адекватная одежда, только не слишком современная. Кожаные сапоги, добротно выкроенные, заправленные в них брюки каких-то плотных штанов и рубашка, прихваченная только спереди за ремень.

При слабом освещении его золотистая смугловатая кожа казалась ещё более тёмной, но это так сильно выделяло светлые глаза, в которых горели огни отдалённых фонарей, что я невольно в них залюбовалась, как в самую заметную деталь образа собеседника.

— Я даже не пытался применить на вас воздействие, а вы уже как будто под ним, — приближаясь так, чтобы я могла видеть его лицо более подробно, но не настолько близко, чтобы нарушить личное пространство, выдал он непонятное изречение, коими и раньше не скупился.

— Вы не могли бы выражаться более ясно? — пыталась сохранять спокойствие, находясь наедине в тёмной части парка с незнакомым мужчиной.

Он выглядел угрожающе даже тогда, как сейчас, когда расслабленно опирался спиной о ствол дерева, ни одной мышцей не выдавая готовность напасть, и был спокоен настолько, насколько нервно ощущала себя я.

— Я выражаю мысли предельно чётко и ясно, Анна. То, что вы не всё понимаете — лишь следствие вашей полной неосведомлённости о существовании других миров, как и, собственно, о магии.

— Прежде, чем я посчитаю вас тем, по ком плачет психбольница, продемонстрируйте хоть что-нибудь, что позволило бы поверить. Заранее уже могу представить ваши отговорки, вроде того, что сейчас не та фаза Луны или неподходящее скопление звёзд, которое в своём перекрёстном сочленении мешает связью с миром духов, от которого вы и черпаете свои силы, — на одном духу выпалила я, вспоминая все те передачи про экстрасенсов, ясновидящих и прочих сторонников и последователей эзотерики, что постоянно показывали у нас по телевизору.