Книги

Академик Г.А. Николаев. Среди людей живущий

22
18
20
22
24
26
28
30

В Москве кое-где начались пожары в результате обстрела зажигательными бомбами. В первый день обстрела все население Училища ринулось спасаться в убежища. Только дежурные остались на крышах. Но так было только в первый день. Очень скоро все почувствовали, что разрушения от бомбежек нечасты, вероятность попадания в МВТУ небольшая, тем более что бомбы главным образом летели на вокзалы, крупные заводы и центр города. Впрочем, в 3 часа утра 23 июля раздается телефонный звонок. Мама находилась в тот день в Машковом пер. (ул. Чаплыгина), д. 1а. Бомба была сброшена на д.З (соседний), латвийское постпредство. От дома остался кратер.

Нашей семье не повезло. Через 3 дня рядом с нашим домом на Малой Бронной разорвалась бомба, разрушила здание и засыпала наши комнаты осколками стекла. К счастью, мама переехала ко мне в комнату первого общежития, в которой я должен был жить по указанию райкома, и не пострадала.

С 22 июля бомбежки участились, повторялись почти каждый день и сократились лишь в конце октября, когда немецкая армия находилась около Москвы. Наши зенитчики отбивались хорошо. Значительных повреждений городу не допустили. Здания были камуфлированы, правила затемнения соблюдались строго. Пострадало здание ЦК КПСС, в небольшой степени — фронтон Большого театра. Разрушения имели место у вокзалов, в Замоскворечье, но в процентном отношении их было немного. Детишек уносили спать на станции метрополитена. Среди них бытовал ответ на вопрос: «Кого ты больше всего любишь?» — «Папу, маму и отбой». Взрослые к тревогам привыкли, в убежище ходили неохотно. У меня был пропуск на круглосуточное хождение по городу. Во время бомбежек привык ходить, невзирая на дождь осколков от наших снарядов. Привычка — вторая натура. Привык в юношестве носить холерных и сыпнотифозных, и привык ходить под дождем железок.

Главным врачом амбулатории МВТУ в тот период был Константин Васильевич Шумилкин — прекрасный человек и врач. С ним мы каждую ночь делали обходы чердаков, где дежурили на предмет тушения возможных возгораний. Чердаки назывались «тюрьмами». Потом заходили в бомбоубежища, их называли «богоугодными заведениями» (по Гоголю). «Богоугодные заведения» пустели от ночи к ночи, налетов перестали бояться, студентов в них уже не встретить. Несмотря на приближение фашистов к Москве, занятия идут по учебному плану. Преподавателей, ушедших из МВТУ на фронт и заводы, заменяют другие. Немцы все ближе подходят к Москве. Начинается эвакуация центральных учреждений, отдельных заводов.

Наконец правительство принимает решение об эвакуации НИИ, вузов, культурных учреждений. МВТУ должно переехать в Ижевск, где ему приготовлено здание Ижевского института, кажется, педагогического. Собирается необходимое учебное оборудование, библиотека, пособия, хозинвентарь, выезд первого эшелона намечается на 14 октября. Но на 2 дня происходит задержка и... 15 октября немцы устроили прорыв фронта и быстрым темпом подошли к Москве на расстояние 50-60 км. Эта полная неожиданность для всех. 16 октября утром вывешивается приказ, подписанный И.В. Сталиным: «Все рабочие и служащие увольняются в отпуск с выплатой месячного оклада». В отпуск? В то время как и воскресные дни были заполнены работой. Это означает — беги из Москвы. Паника среди трехмиллионного населения Москвы началась невообразимая. Уезжали на подножках вагонов, автомашинах, на лошадях, велосипедах, уходили пешком. Черная людская лента с рюкзаками и детишками на плечах тянулась по шоссе Энтузиастов. Бежали в Муром, Ковров, Горький и далее. Спекулянты грабили склады, магазины, нагружали легковые и грузовые машины и бежали без оглядки. Эвакуация в плановом порядке происходила и за 1-3 месяца до 16 октября. Увозили детские сады, семьи служащих, больницы, но все делалось планомерно. 16 октября — день разбушевавшейся человеческой стихии.

Вся документация была сожжена «Auto de fe», о чем впоследствии жалели, кроме государственной документации, которая была вывезена заблаговременно. Многие здания были заминированы, ждали только сигнала. Из числа бауманцев мало кто в этот день уехал, только те, кто бежал пешком. А нужно ли было бежать? Мы решили, что это бессмысленно. Москву сдать без боя не могут, разве только на условиях капитуляции. Но в это никто не верил. Итак, нужно подождать.

Действительно, более или менее плановая эвакуация возобновилась, в товарных вагонах с 18 октября уезжали главным образом студенты, преподавателей отправляли пассажирскими поездами, но не всех сразу. Мне предложили быть главэваком и обещали на крайний случай места в легковой машине. Должен подчеркнуть, что, к моему большому удовлетворению, в августе месяце директором был назначен наш парторг инженер Сергей Сергеевич Протасов, тот самый, который был до 1939 года замом по учебной работе. Передача функций главного управления от меня Протасову было снятием стокилограммового груза с плеч. Для того периода лучшего директора и подобрать было трудно. Хозяйственный, доброжелательный, спокойный, отлично знающий людей, нужды Училища.

Москва действительно была в исключительно тяжелом положении. Большинство железных дорог было отрезано. Функционировали только Горьковская, Ярославская и Муромская линии Казанской железной дороги. Необходимо было подвозить снаряжение воинским частям, продовольствие для армии и одновременно эвакуировать москвичей. Подобной героической работы железнодорожного транспорта история не знает. Пассажирской авиации практически не было, автотранспорт был весь мобилизован на фронт.

18 октября было оглашено постановление, подписанное председателем СНК Молотовым, о переводе Москвы на осадное положение со всеми вытекающими последствиями. Москва с 20-30 октября совершенно опустела. В домах с 30-40 квартирами нередко оставались занятыми лишь 2-3. Поезда метро — совершенно пустые. Можно было пройти по всей улице Баумана днем и встретить не более 3-5 человек. Москвичи роют окопы, ставят ерши [Так в документе]. Город готов к нападению врага. В первом общежитии занято не более 10 комнат. После 16 октября бомбежки несколько стихли, вероятно, немцы были заняты подтягиванием армии. В магазинах — горы коробок с крабами. В столовой начинают кормить индейкой, впрочем, через 10 дней ее заменила перловая каша.

Много лет спустя я оценил мудрость постановления ЦК. В самом деле, опасность для Москвы была серьезной, нужна армия, рабочие заводов. Прокормить 3 млн человек было невозможно. Что делать? Приказы об отъезде выполнялись плохо. Где будем жить? У нас в семье больные и т. д. Надо напугать, и напугали приближающейся опасностью плена. Москву очистили от лишнего населения, забывшего о болезнях. А с 18 октября заработали оставшиеся заводы, магазины, бытовые учреждения. Но такой пустоты в городе не было никогда. Мастерские МВТУ заработали, начали собираться преподаватели для организации вечерних учебных занятий. Паника в Москве исчезла. Кое-кто упорно боялся отъезда. Например, ко мне ежедневно приходил профессор А.Н. Ведерников с кафедры компрессоров. Про него говорили: «Один компрессор — один профессор». Он начинал речь словами: «Ведь во время месячного переезда условия будут ужасные, горячей пищи не будет, значит, гибель. А если оставаться и будет штурм города, то это тоже гибель. Значит, гибель при обоих вариантах». И заключал словами: «Это ужасно!» В Ижевск он не поехал, остался работать в Москве.

В начале ноября — просветление. 7-го — парад на Красной площади, а накануне 6-го — воодушевляющее выступление на вечере в метро «Маяковская» И.В. Сталина.

Наконец оборудование отправлено. 22 ноября я выезжаю из Москвы в Ижевск с Казанского вокзала скорым поездом в пассажирском вагоне вместе с И.П. Кунаевым, Л.А. Мордвинцевым и А.Г. Чернышевым, с которым недавно познакомился. Перспектива мрачная. Уезжаем из родной Москвы. Когда и как вернемся — неясно. Страна во мраке. Скорый поезд проделал путь до Ижевска всего за 4 суток (по тем временам это быстро). Те, кто выехали в панический период, двигались 18-30 суток. Итак, я потерял времени не слишком много. За Казанью и затемнения нет, вечером появляются дрожащие огни печальных поселков. Наконец 26-го прибываем в Ижевск. Да это же столица! Снуют трамваи, улицы освещены, в домах горят огни. Все это забыто за полгода. Нет тревог, нет бомбежек. Нас размещают на двое суток в какой-то прихожей, затем дают комнату 16 квадратных метров в уплотненной квартире замечательной семьи Коротковых на ул. Бородина, д. 20а. На улице -20 °С, а в квартире +12...14°С. Это же тепло! Столовая, в которой дают мясные обеды, — это же роскошь!

Жизнь переместилась на Восток. Профессора устроены в квартирах в отдельных комнатах, студенты — их человек 800 — подселенцами. С питанием положение было такое. По карточкам местному населению кроме хлеба не выдавали почти ничего. Оно, пожалуй, в мясе и жирах не нуждалось, так как жило своим хозяйством и связью с деревней. Карточки усиленно продавали на рынках. В столовой, куда были прикреплены сотрудники МВТУ, напротив, их брали охотно за мясные блюда. Через 2 месяца питание в столовой стало хуже, а в апреле выдали специальные карточки научным работникам, по которым обеспечивали по минимуму, но, в общем, удовлетворительно.

Студенты параллельно с учебными занятиями двинулись работать на ижевские заводы. Брали их нарасхват. Трудное было время. Чтобы получать стипендии, в тот период требовалось 67% отличных оценок и 33% удовлетворительных, «хорошие» были отменены. Несмотря на эти условия, 60% студентов стипендию получали. Привожу руководящий состав в Ижевске:

Директор — С.С. Протасов, зам. по научно-учебной работе — Г.А. Николаев, секретарь парткома — И.И. Марков, нач. учебного отдела — Д.М. Золотарева, нач. научного отдела — Чутуев О.Г., декан факультета Е (машиностроение) — И.Я. Рабинович, факультета О (транспортный) — М.И. Зайчик, ПТМ (энергомашиностроение) — М.С. Ховах, МТ (автоматизация и механизация) — Л.М. Мариенбах, приборостроительного — Л.П. Лазарев, зав. кафедрой станков — Я.М. Хаймович, резания — И.М. Беспрозванный, технологии машиностроения — В.М. Кован, сварки — Н.Л. Каганов, литья — Н.Н. Рубцов, обработки давлением — Гордин, металловедения — И.Н. Кунявский, организации производства — Б.Я. Каценбоген, гидравлических машин — И.И. Куколевский, холодильных машин — В.Е. Цыдзик, двигателей внутреннего сгорания — Е.К. Мазинг (позднее Б.Г. Либрович), подъемно-транспортных машин — Л.Г. Кифер, боеприпасов — А.Г. Горст, артсистем — Я.И. Румянцев, двигателей боевых машин — А.С. Орлин, двигателей автомобилей — Я.3. Малаховский, технологии приборостроения — Я.Б. Яхин, управления — С.О. Доброгурский, точных приборов — Т.А. Гевондян, двигателей танков — М.К. Кристи, черчения — X.А. Арустамов, математики — А.П. Юшкевич, химии — Ф.К. Герке, деталей машин — А.М. Саверин, теории механизмов и машин — Л.П. Смирнов, сопротивления материалов — Г.А. Николаев (был назначен КВШ на эту должность перед эвакуацией вместо совместителя, профессора Е.Н. Тихомирова, отказавшегося выезжать с МВТУ).

Перед Новым годом последовало приятное извещение. Группе сотрудников: Н.Н. Рубцову, И.С. Расторгуеву, П.П. Жевтунову, уч. мастеру Н.А. Никонову — была дана Сталинская премия первой степени (150 000 руб.), другой группе: И.М. Беспрозванному, Л.А. Рождественскому, Д.С. Маслину, М.Н. Ларину, Каменьковичу — Сталинская премия второй степени (100000 руб.). Сталинские премии были также индивидуально даны М.А. Саверину, А.Н. Желесту, И.Н. Куколевскому, по 100000 руб. каждому; последний отдал ее в помощь фронту.

В декабре — радостные вести. Немцы, находившиеся на расстоянии 20 км от Москвы, отброшены. Сибирские дивизии гонят их на Запад. На некоторых участках они отброшены более чем на 300 км. Так, значит, непобедимость немецкой армии — МИФ! Новый год встречали в хорошем настроении. Студенческий бал на пригорке при -20 °С. Да и в квартирах температура — от +5 до +15 °С.

МВТУ размещено в ремесленном училище. У нас около 12 комнат. Что делать? Предназначенный пединститут занят воинскими частями. Направляем ходоков, в их числе А.Г. Головинцев, в Куйбышев к зампреду СНК Землячке. В то время Куйбышев стал второй столицей: здесь находилась половина состава правительства, кроме Сталина, Молотова, Кагановича, которые оставались в Москве. Не знаю, каким путем, но Землячке по просьбе ходоков удалось без дополнительной проверки включить в какое-то большое постановление пунктом каким-нибудь 150-м предоставление институту Баумана помещения в Ижевске (улица, номер дома). А в этом самом доме размещался комендант и революционный трибунал. Но подписал общее постановление И.В. Сталин. Когда оно, кажется, в конце марта пришло в Ижевск, местное начальство не поверило. В этот момент прибывает в Ижевск Ворошилов. Начальство — к своему защитнику. «А кто подписал?» — «Сам». — «Надо выполнять!» Через несколько дней появляется инспектор с холодным лицом из соответствующего органа с вопросом: «Кто не выполняет постановление, кого арестовать?» За 24 часа помещение было освобождено — бегали солдаты вверх и вниз, выносили шкафы. Куда они переехали, не помню.

Вот еще интересный эпизод. К нам на работу в отдел снабжения поступил агент. В Ижевске ему прислали призывное извещение, пошел в пункт и предъявил отношение 1919 года Наркомнацдела с ходатайством перед наркомом-военмором об освобождении данного лица, нужного Наркомнацделу, от призыва в армию. Графологи подтвердили подлинность подписи И.В. Сталина. Отпустили, не решаясь призвать. Много позднее в Москве я еще раз воочию убедился в необыкновенном влиянии этой подписи, когда смотрел со стороны Выставочного зала на гостиницу «Москва». Меня удивляла ее чудаковатая асимметрия. Мне объяснили, что Сталину, утверждавшему проект, показали в разрезе два варианта на одном листе, он расписался на обоих. Никто не решился переспросить, по какому из них строить. Было дано указание — делать в точности как подписал.

Итак, МВТУ получило хорошее здание, расположили в нем библиотеку, лаборатории. Начались занятия. Пришло постановление об освобождении от призыва в армию до конца войны академиков, докторов наук, под это постановление проходили и доценты. Ассистентов и другой персонал призывали.