Неожиданно кот открывает один глаз.
«Что, съел?..» – говорит мне его взгляд.
Я показываю коту кулак.
На кухне Изюм благополучно приходит в себя и мы садимся ужинать. Что ни говори, а Наташка умеет здорово готовить. Сама Наташка ковыряется вилкой в тарелочке с чем-то диетическим. Женщина не хочет потерять фигуру. Ведь ей так хочется, что бы ее любили!
Опустошив свою миску, Изюм осторожно подходит ко мне. В его взгляде уже нет прежнего недоброжелательства. Кот нюхает воздух и смотрит на мою тарелку. Получив полкотлеты, Изюм расправляется с добычей за секунду. Потом он осторожно трется о мою ногу и снова смотрит вверх…
Что ж, я думаю, мы все-таки будем дружить с Изюмом. Но не уверен, что мы будем делать это из чувства взаимной симпатии друг к другу. Совсем нет! Это вынужденная мера, ведь в нас обоих слишком, даже чересчур, много общего…
Настя Иванова женщина симпатичная и одинокая. Ну, не получилось у нее, в общем, женского и совсем маленького счастья. Зарплата крошечная у Настеньки есть, квартирушка малюсенькая – тоже есть, а вот мужа – даже совсем незначительного – нет.
Как-то раз вечером Настеньке позвонили. Открыла она дверь, смотрит, на пороге пьяный в дребезину здоровенный мужичище стоит.
Упал на нее мужичище, слабыми руками за шею обхватил и шепчет в ухо непослушными губами:
– Это самое… Облава немецкая! Спрячьте меня, пожалуйста.
Жалко Настеньке мужчину стало. У нас почти все женщины кино про войну по телеку смотрят и что такое немецкая облава очень хорошо знают. А что пьяный, что раненый… Какая разница?
Захлопнула Настенька дверь, взвалила гостя на спину и в зал его потащила. Пыхтит Настенька от натуги, а мужик небритой щекой к женской спине прильнул и шепчет:
– Спасибо, родная.
Только Настенька гостя в шкаф спрятала – в дверь ломиться стали. Открыла женщина дверь, а на пороге три хмурых типа стоят. Шляпы у них на самые глаза надвинуты – как каски.
Самый здоровенный и рыжий тип говорит Насте:
– Мы есть немецкий кредитор русского бизнесмена Кольян Егорушкин. Это вы спрятайт рус бизнесмен?
Настенька гордо отвечает:
– А вот никого я не прятала!