От Никиты не укрылся едкий сарказм при обращении «господин хороший». Причём Ангел как-то странно вздрогнул и с явной неприязнью уставился на Женю. А тот, игнорируя всякого рода имеющую возникнуть полемику, опять пустился в философские изыски:

– Вспомните, на протяжении всей своей жизни человечество пытается проникнуть в связь жизни и огня. Дескать, познав природу Огня, познаешь тайну Вселенной. Человек, как всегда, слишком самонадеян. Ведь недаром нам даден постулат: «Познай себя – познаешь Бога!» Именно потому, что часть Божественного Огня в каждом из нас. Я помню высказывание одного учёного: «Если вы допускаете ошибку в описании природы Огня, ваша ошибка распространится на все отрасли физики – ведь во всём, что создаёт природа, главным агентом является Огонь».[23] И это относится ко всему на свете, даже к таким явлениям, как мысль, взгляд, сон или же чувство.

Давно известно, что существует огонь Природный – это мужской огонь, запрятанный в глубины сознания, в середину, в самую суть любого растения или камня. Ещё есть Внеприродный – женский огонь – он невидим и ослепителен, он дух и дым. Он приходит извне и заставляет гореть внутренний огонь, и тот всегда разгорается, просто не может не разгореться.

Но есть ещё и Противоестественный разлагающий огонь, разъединяющий самые крепкие связи, посягающий на Божественную Сущность.

Тут в голосе оратора снова прозвенели нотки ехидства, а Ангел даже дёрнул плечом, будто стряхивая с себя прилипшее определение.

– Вот вам оно неделимое, неразрушимое и разрушающее единство! Что же касается третьего вопроса…

– Свободен ли я в действиях, – услужливо подсказала третья голова Подсолнуха, – или же, подобно другим существам, подчиняюсь руководству судьбы и природы?

– Конечно, свободен, – кивнул Женя, – вон и «господин хороший», – он снова ехидно улыбнулся Ангелу, – не устаёт повторять нашему гостю, мол, твой выбор! ты сам решил! ты сам и ответишь. А что он? Он такой же слабый человек, как все мы. Он тоже подвержен искусам. Но внимания достоин не тот, кто искусился, а кто смог переступить через искушение. Заметьте, ведь это слово у нынешних батюшек превратилось в простое ругательство, вместо того, чтобы обострить внимание и стремление к молитве.

– Что касается четвёртого вопроса…

– Существует ли высшая причина мира, – влез с напоминанием Подсолнух, – или же все вещи природы и порядок её составляют последний предмет, на котором мы должны остановиться во всех наших исследованиях?

– Да, именно так, – Женя немного подумал и ответил с какой-то детской обезоруживающей улыбкой. – Но ведь ответ на этот вопрос автоматически вытекает из предыдущих. Все знают, что высшая причина есть. Это Создатель. Вы, уважаемый, – Женя чуть поклонился Подсолнуху, – принялись даже роман писать об Его Сыне, не имея малейшего представления, ни понятия о предмете своего писательства. Вам просто хотелось показать, что при новом режиме Господь никому-де не нужен, что от Него все отворачиваются. Ведь так? Но где он, ваш режим? Был да весь вышел, как дым, как утренний туман. Что же касается Бога, то это примерно так: отвернувшись от стены, сколько ни тверди, что её нет, но сама стена от этого не исчезнет. Вон даже наш любезный офеня жалуется, что вы в него не верите, а скоро, глядишь, ему же докажете, что его нет, и не было, что ангел – не творение Бога, а только выдумка.

Давно уже известна истина, – если нет дьявола, нет и Бога. Только кому такая истина нужна? Логично? Мне кажется, я ответил на ваши вопросы. Остальное додумаете сами. Быть может, тогда освободят вас от компостного ложа…

Не успел Женя Моргенштерн договорить, как вся его фигура полыхнула алым. Большие и маленькие язычки пламени плясали над головой в виде короны, а всё тело окутывалось тугими огненными кольцами. Пламя от ног поднималось по спирали выше и выше: очень быстро вся фигура превратилась в маленький огненный смерч, уносящийся в ночное небо.

– Его дух слился с духом Вселенной. Он счастлив, – патетически изрёк Ангел. – Здесь нам делать больше нечего. Пойдём, Никита-ста. По дороге решим, чему посвятим свои душевные порывы.

Они отправились берегом, словно пилигримы, идущие в никуда и лунные нити опутывали странников серебром, наматывались, словно пряжа на челнок, выделяя две одинокие фигуры призрачным сиянием, словно пометив для других: это чужаки, пришлые, не тутошние и – кто его знает? – с чем нехристи пожаловали в мир, отринувший Христа.

– Всё же не руби сплеча, Никита-ста, – полуобернулся Ангел, – сам знаешь, с осуждением мы всегда скоры. Не забывай, эта эпоха – построения рая земного, который должен быть сейчас, здесь и немедленно, а никак не в будущем, тем более там, куда уходят. Всем необходим рай только здесь и только сейчас. Многие даже усердно Христа цитируют, когда Он наставлял апостолов не брать с собой в дорогу ни сменной обуви, ни денег, даже не репетировать свои выступления, мол, всё будет дадено, когда придёт необходимость. Значит, всё может быть здесь и сейчас, а не в каком-то там Зазеркалье.

– Разве эти мысли не продиктованы тобой? – усмехнулся Никита. – Выходит, ты сам в себе сомневаешься? Не знаешь, что с тобой будет в самом недалёком будущем?

– А ты нет? Ты никогда и ни в чём не сомневаешься? Можешь дать ответ, что с тобой будет в ближайшем будущем?

– Знаю, – кивнул Никита, – мне комсомолка отрежет голову, потому что Аннушка уже пролила масло.

Ангел удивлённо глянул на собеседника, потом весело рассмеялся. Беззаботный смех его так не вязался с посеребрённой тишиной ночи, что Никита невольно поёжился.