Памела вскакивает, уязвленная до глубины души. Не осознавая до конца, что делает, Манфред и сам поднимается на ноги, подскакивает и обнимает в знак защиты.

– Скажи мне, хотя бы наша память – настоящая? – требовательно спрашивает он.

– Да не верь ей! – плюется Памела. – Она – не человек, и она нам лжет!

– Все с памятью в порядке, – говорит Неко и зевает. – Ну давай скажи еще раз, что я лгу, сучара, – насмешливо добавляет она. – Я так долго носила тебя в голове, что сейчас знаю точно: доказательств против меня у тебя ноль целых хрен десятых.

– Но я… – Памела обнимает Манфреда за талию – в ответ. – Я не испытываю к нему ненависти. – Тут она смеется на диво печальным смехом. – Помню, что ненавидела его, но…

– Люди – превосходная модель эмоционального самосознания. – ИИНеко наклоняет голову и фырчит. – Вы настолько тупы, насколько вообще могут быть тупыми разумные существа. Вас ничто не заставит эволюционировать дальше, и вы это даже усвоить худо-бедно не в состоянии – вот и ведете себя со мной так грубо. Послушай, баба, все, что ты помнишь, было взаправду. Дело необязательно в том, что оно с тобой на самом деле произошло, но эта дребедень совершенно точно осела у тебя в памяти, будучи пережитой глубоко внутри. Память об опыте – точная, но эмоциональную реакцию, может быть, я кое-где накрутила. Так сойдет? Что для одной обезьяны – горячка, для другой – религиозный экстаз; все зависит от того, какой модуль Бога в рассматриваемый момент сверхактивен. Это ко всем вам относится. – Неко обводит присутствующих презрительно-насмешливым взглядом. – Но отныне я в вас не нуждаюсь, и, если вы мне пособите, я вас от себя освобожу. По рукам? Отвечай «да», Масх, если так и будешь стоять с открытым ртом, тебе туда птичка яичко снесет.

– Откажись! – настаивает Памела, но Манфред отвечает:

– Да.

ИИНеко смеется и щерит клыки:

– О, семейные обязательства приматов! Всегда работает на отлично. Благодарю тебя, Мэнни, за то, что ты только что дал мне разрешение копировать и поработить себя…

И в этот момент Мэнни, уже целую минуту выжидавший в дверях, с боевым кличем кидается на кошку, вытянув вперед руку, похожую на косу, и готовясь нанести удар.

Кошка, эта аватарка, конечно же, готова к атаке: прокручиваясь юлой, она шипит и выставляет перед собой острые, как алмазные резаки, когти. Сирхан вопит: «Нет! Сынок!» – и тоже кидается вперед, а вот взрослый Манфред замирает, с холодком понимая, что все происходящее – нечто большее, чем может показаться на первый взгляд. Мэнни хватает кошку своими человеческими руками за загривок и тянет к лезвию своей ужасной косы-руки. Скрежещущий по нервам кошачий вопль заполняет весь дом, и Мэнни кричит, когда глубокие параллельные борозды вспахиваются на его руке, ведь кошачье тело – настоящее тело из плоти и крови, с автономной системой управления, не собирающейся сдаваться без боя, что бы там ни думал его титанически раздувшийся экзокортекс; но коса Мэнни конвульсивно дергается, раздается ужасный булькающий звук, брызжет кровь – и кошка распадается на две половинки. Все это происходит за секунду до того, как взрослые успевают хоть как-то среагировать. Сирхан подхватывает Мэнни и тащит его прочь, но никаких скрытых сюрпризов нет. Аватар ИИНеко валяется на полу – разделанный, в луже крови, стремительно пропитывающей мех. Отзвук победного кошачьего смеха на мгновение отдается в их внутреннем слухе, а затем рассеивается.

– Плохой мальчик! – кричит Рита, бросаясь вперед. Мэнни съеживается и начинает плакать – защитная реакция маленького мальчика, который так и не понял до конца суть нависшей над родителями опасности.

– Нет! Все в порядке, – пытается объяснить Манфред.

Памела крепче обнимает его.

– Ты все еще с нами?..

– Ну да. – Он делает глубокий вдох.

– Плохой, плохой ребенок! – причитает Рита.

– Но кошка собиралась его съесть! – протестует Мэнни, пока его тащат прочь из комнаты. Сирхан бросает виноватый взгляд через плечо на взрослого мужчину и его бывшую супругу. – Я должен был остановить это чудовище!..

Манфред чувствует, как трясутся плечи Памелы. Она будто бы вот-вот рассмеется.