Эмбер пожимает плечами, останавливается, отпирает калитку; по ту сторону дверей – лабиринт со стенками из благоухающего кустарника.
– Я правда не знаю. Вдруг им нет до нас никакого дела. Возможно, они даже не помнят, что мы существуем. А ресимулянтов вообще, скорее всего, кропает какой-нибудь автономный механизм без самосознания. Какой-нибудь сумасшедший посттиплеритский мем, ухвативший больше вычислительных ресурсов, чем было во всей предсингулярной сети. Или программа метамормонства, добивающаяся того, чтобы каждый когда-либо тут живший получил второй шанс на праведное житье-бытье по каким-нибудь чудаковатым и не вполне логичным религиозным догмам, о которых мы знать не знаем. Или они таким образом нам хотят что-то сказать, а мы, по их меркам, тупые и не догоняем. В том-то и проблема – нам ничегошеньки сейчас не известно.
Эмбер заворачивает в лабиринте за угол. Рита спешит ее догнать, видит, как она уже сворачивает в другой проход, и суетливо устремляется за ней.
– А что может быть еще? – выдыхая, спрашивает она.
– Да на самом деле… – Поворот направо. – …все, что угодно. – Шесть ступенек вниз, в сумрачный туннель. На развилке вправо, пять метров вперед, шесть шагов назад к поверхности. – Вопрос в том, почему они… – Поворот налево. – …не говорят нам прямо, что им от нас нужно?
– Что толку говорить с глистами? – Рите удается практически поравняться с Эмбер, идущей по лабиринту так, будто ей известен здесь каждый закуток. – Новый матрешечный мозг может быть умнее нас настолько же, насколько мы умнее ленточных червей. Что мы им скажем? Что они нам скажут в ответ?
– Может, и так. – Эмбер останавливается как вкопанная, и Рита оглядывается. Они пришли в центр лабиринта и стоят в большом открытом пространстве с тремя входами. Квадрат со стороной в пять метров окружен изгородью, а в центре его высится алый алтарь высотой человеку по пояс, отмеченный древними стигмами лишайников. – Мне кажется, ты можешь знать ответ на этот вопрос.
– Я?.. – Рита удивленно смотрит на нее.
Глаза Эмбер, темные и выразительные, взирают в ответ.
– Ты пришла с Титана, а туда – с одной из орбитальных колоний Ганимеда. Ты знала мою сестру-ветвь и общалась с ней, пока я летела прочь из системы на синтетическом алмазе размером с банку кока-колы. Во всяком случае, так рассказывала ты сама. Твой набор умений в совершенстве подходит для исследовательской группы кампании, и ты попросила меня представить тебя Сирхану, а потом дергала его за струны, как настоящий профессионал. Что стоит за всеми этими действиями? Почему я должна тебе верить?
– Я… – Рита морщится. – Не дергала я ни за какие струны! Он подумал, что я хочу затащить его в постель! – Она непокорно вскидывает взгляд. – А мне не это было нужно – я пыталась понять, как ты… он… как
Рита смотрит на Эмбер, рассерженная и униженная этим прямым отказом в доверии.
– Что ты творишь?
– Подозреваю тебя кое в чем. – Эмбер вся подобралась, будто изготовилась бежать.
– Ты упомянула, что ресимулянты – возможно, итог бессознательной деятельности Дурного Семени? Забавно, я как раз обсуждала такую возможность с отцом. У него все еще есть смекалка – надо только поставить перед ним задачу…
– Я не понимаю!
– И не должна, – говорит Эмбер, и Рита чувствует, как растут огромные напряжения в пространстве близ нее. Вся вычислительная среда вокруг становится вязкой и зернистой – все схемы-пылинки, весь полезный туман, все клубы оптических процессоров в воздухе, вспыхнувшие как алмазы, вся умная материя в земле и в ее коже трещит под нагрузкой от того, что запустила Эмбер, задействовав все коды доступа. В какой-то миг Рита перестает ощущать больше половины своего сознания, и ее охватывает приступ клаустрофобии. Но он вскоре отступает.
– Скажи мне! – настаивает Рита. – Что ты хочешь проверить? Это какая-то ошибка… Что я такого сделала, что ты подозреваешь…
И Эмбер кивает, вдруг сделавшись усталой и угрюмой.
– Ничего. Ты когерентна. Прости меня.