Глава первая

Казалось, всю Исландию захлестнула волна гнева. Сильнее, чем когда-либо с тех пор, как первые викинги сошли на берег в затянутой дымкой бухте Рейкьявика[1] тысячу лет назад.

Харпу тоже переполняло негодование.

Вместе с четырьмя тысячами других исландцев, кричащих и скандирующих, она стояла на площади перед зданием парламента и колотила крышкой о кастрюлю. Вообще же всевозможная кухонная утварь гремела здесь со всех сторон. Сквозь эту какофонию еле пробивались звуки тамбуринов, барабанов и даже сигнального горна с траулера — словом, всего, что было способно издавать шум. Маленькая старушка, стоявшая рядом с ней, вызывающе топала и визжала, глаза ее горели яростью.

Грохот нарастал. Из до предела возбужденной толпы вырывались и вразнобой повторялись иступленные возгласы: «Долой Олафура!», «Правительство на свалку!», «В отставку!» Эта атмосфера всеобщего психоза вывела Харпу из себя. Она перестала сдерживать месяцами бурлившую в душе ненависть, извергавшуюся теперь, словно вулканический пар из геотермальных глубин этой страны.

Была середина января, стоял холод — землю покрывал снег. Быстро темнело. Осветительные ракеты и факелы, принесенные многими протестующими, пылали заметно ярче. В окнах парламента, одноэтажного здания из черного базальта, ослепительно горел свет.

Люди собрались, как они это делали каждую субботу в течение последних семнадцати недель. Они хотели сказать политикам, чтобы те занялись поиском какого-то выхода из беды, в которой их стараниями оказалась Исландия. Ситуация усугублялась тем, что это был вторник, первый день парламентской сессии. Протесты становились все более настойчивыми, шум толпы, казалось, достиг своего максимума, когда зазвучали требования о том, чтобы премьер-министр и правительство подали в отставку и последним своим указом назначили внеочередные выборы. Дело в том, что Олафур Томассон, в прошлом злополучный директор Центрального банка, будучи премьер-министром, сначала приватизировал банки и потом смотрел сквозь пальцы на то, что те брали в долг денег больше, гораздо больше, чем могли бы со временем выплатить.

В тот день Харпа впервые приняла участие в акции протеста. Раньше она не одобряла подобные мероприятия, считая, что такого рода проявление политического темперамента совершенно неестественно для исландцев, а демонстранты просто не понимают сложностей создавшегося положения. Но вот Харпа наряду с тысячами других сограждан лишилась работы. Она умела считать и знала, что долги банков страна будет вынуждена выплачивать десятилетиями. То есть Маркус, ее трехлетний сын, доживя до сорока, все еще будет спасать банки от банкротства.

Возмутительно! В высшей степени возмутительно.

Вина лежала на Олафуре Томассоне, на других политиках, на банкирах и на Габриэле Орне.

Разумеется, и на Харпе лежала определенная доля ответственности за это. Потому что она воздерживалась до настоящего времени от выхода на демонстрации. Но теперь, когда она тоже стучала по кастрюле и выкрикивала лозунги, сознание вины лишь усиливало ее ярость.

Митинг начался спокойно. Писатель, музыкант и восьмилетняя девочка произносили воодушевляющие речи, развевались исландские флаги, совсем не вызывающе трепетали транспаранты с протестными текстовками — в общем, атмосфера была скорее карнавальной, чем мятежной.