Не важно, насколько все было идеально в данный момент, какая-то маленькая беспокойная часть моей души постоянно шептала: «Все это слишком хорошо, чтобы быть правдой. Рок-звезды верными не бывают. Он разобьет тебе сердце. Не привязывайся слишком сильно».

Но, когда я увидела Ганса в сценическом костюме на коленях перед собой, этот шепоток затих навсегда, сменившись оглушительной, пульсирующей жаждой. Впервые за восемь месяцев после нашей с Гансом встречи я была едина, и все в мире было на своих местах.

Держась за руки и воркуя друг с другом, мы завернули за последний угол по пути к моей машине. Когда задние фары моего «Мустанга» завиднелись впереди, Ганс внезапно потащил меня с тротуара в чей-то безукоризненно подстриженный задний двор.

Вот черт.

У Ганса, как у всех басистов, квант внимания был как у золотой рыбки, и это не в первый раз он отвлекался на свет мигающей лампочки. Я тихо запротестовала и попыталась вернуть его обратно на улицу, но тут я увидела, в какой неземной, волшебный мир он меня тащил. Двор этого особняка был обвешан, замотан и обклеен тысячами тысяч белых рождественских гирлянд – в середине июля.

Тут, очевидно, недавно проходила вечеринка или свадьба, какое-то большое торжество, но сейчас не было никого. В центре двора находился небольшой бассейн в форме итальянского грота, вода в котором была гладкой, как стекло. В ней отражались мигающие лампочки, которые были намотаны и свисали с каждой ветки каждого дерева, насколько хватало взгляда. Терраса на первом этаже этого недавно отремонтированного трехэтажного дома в стиле plantation была покрыта деревом, и на ней были оборудованы летняя открытая кухня, каменный очаг и ванна-джакузи размером со всю мою спальню, и все это освещалось рассеянным светом, льющимся из бумажных абажуров над головой.

Под первым этажом было патио, уходящее под террасу. Там ровным рядом стояли как минимум шесть дорогого вида шезлонгов из тикового дерева, с пухлыми красными подушками. Под потолком все еще лениво вращались три вентилятора. Пол вокруг бассейна был выложен каменной плиткой, которая потом переходила в патио, а потом упиралась в закрытые двойные двери. За ними, возможно, находилось какое-нибудь роскошное подвальное спа, оборудованное на всякий случай еще одним бассейном.

Я даже не могла сразу воспринять всю эту красоту. Мое внимание поминутно перескакивало с одной роскошной детали на другую. Должно быть, мозг Ганса работал так постоянно. Пока моя голова кружилась, а глаза метались по всем углам этого прекрасного, как шкатулка для драгоценностей, двора, я даже не замечала, как Ганс тащил меня все дальше, в глубь этой, что очевидно, сугубо частной собственности.

И пока мое тело не плюхнулось Гансу на колени (его фирменный жест), я не понимала, что он провел меня в то самое патио и мы с ним теперь сидим на одном из этих шезлонгов под террасой.

Нееет! Какого черта он это делает?

У этих людей наверняка была куча денег, и они, скорее всего, установили тут наисовременнейшую, как в «Голодных играх», охранную систему с невидимыми лазерными лучами и паралитическим газом. Я знала, что Ганс импульсивный и что я должна быть голосом разума, но было слишком поздно. Я уже была парализована сильными руками Ганса на моей талии, уютным укрытием этого тайного патио и великолепием сотни тысяч огоньков, танцующих на деревьях и в воде вокруг меня.

Мы с Гансом просто молча сидели, наслаждаясь видом. Ветви деревьев мерцали в унисон со стрекотом сверчков и цикад. Все это вместе с удаленным шумом кондиционеров создавало белый шум и белый свет, которые делали полумрак углубленного патио еще более уютным. Пока мы с Гансом смотрели на все это, прижавшись друг к другу, у нас произошел телепатический разговор, из тех, что полны обещаний, блестящих колец, слов «Я согласна» и детских имен.

Кроме вида и уюта, я также наслаждалась ощущением татуированных рук Ганса на своем теле и его желания, твердо выраженного, у своего бедра. У него всегда был такой чувствительный член, в данном случае я имею в виду – эмоционально.

Ганс начал покрывать легчайшими поцелуями мое плечо, подымаясь выше, по шее к уху…

Мммм…

Он повторил атаку с другой стороны. Но на этот раз, касаясь ртом моей шеи, он захватил зубами один из концов банта, который держал на шее завязки моего платья, и потянул. Через секунду черная ткань, прикрывающая мою грудь, открыла путь теплому влажному воздуху.

Моим первым инстинктивным движением было схватить платье, вернуть его на место и удрать отсюда, пока хозяева не спустили на нас собак, но, когда Ганс захватил своими талантливыми пальцами оба моих соска и слегка потянул, я сдалась. Уронив голову ему на плечо, я непроизвольно выгнула спину. Психологическое напряжение от того, что я сижу с голой грудью в таком опасном и романтическом месте, усилило и без того глубокие психологические переживания, доведя их до крайности. Одно это ощущение стоило риска оказаться подверженными нападению стаи дрессированных пчел-убийц.

Когда я уже была готова закричать от сдерживаемого наслаждения, Ганс резко поднялся, подошел к изножью шезлонга, где я сидела, и опустился возле меня на колени. Это напоминало позу, в которой мы недавно стояли на парковке. Но теперь все было другим. Фирменная улыбка Ганса снова сияла у него на лице, а я была готова сорваться и улететь в Лас-Вегас, вместо того чтобы сорваться и рыдать в своей машине.

А, ну да, и у меня все сиськи были наружу.

Ганс глядел на меня, его глаза были теплыми и любящими, а с губ не исчезала шкодливая улыбка. Потом он наклонился и поймал губами мой левый сосок. Он обводил языком чувствительную розовую плоть до тех пор, пока я не почувствовала, что мои трусики намокли, а костяшки пальцев, которыми я вцепилась в раму шезлонга, не побелели.