За городской заставой Москвы, у села Алексеевского, первая остановка — у чайной Брехунова. Вот и встреча…
«…уважили Брехунова. Заглянули! А я вам стишок спою, все мои гости знают…
Брехунов зовет в «Отраду»
Всех — хоть стар, хоть молодой.
Получайте все в награду
Чай с мытищинской водой!»
Здесь первый чаи и отдых у гостеприимного старого знакомого, но… Брехунов перестарался, потащил мальчика…«к грязному прилавку, где соленые огурцы и горячая белужина на доске, а на подносе много зеленых шкаликов. Перед стойкой толпятся взъерошенные люди, грязные и босые, сердито плюются на пол и скребут ногой об ногу. Брехунов шепчет мне:
— А это пьяницы… Их Бог наказал.
Пьяницы стучат пятаками и кричат нехорошие слова. Мне страшно, но тут я слышу ласковый голос Горкина:
— Пора в дорогу, запрягаем.
Он видит, на что мы смотрим, и говорит строгим голосом:
— Так не годится. Прокоп Антоныч… Чего хорошего тут глядеть! Он сердито тянет меня и почти кричит:
— «Пойдем, нечего тут глядеть, как люди себя теряют… Пойдем!» Старая лошадь едва тащилась по дороге, но вдруг…<…>
Ваня огорченный и расстроенный тем, что к чайной у Брехунова ему показали грязных и оборванных пьяниц, и сморенный жарким днем, задремал в телеге… Путь-то долгий от Замоскворечья до села Алексеевского, а поднялись еще засветло. И вот путники приближаются к Мытищам Старая лошадь едва тащилась по дороге, но вдруг…<…>
«С треском встряхивают меня, страшные голоса кричат: «Тпру!.. тпру!.. — и я как в спросонках, слышу:
— Понеслась-то как!.. Это она Яузу признала, пить желает.
— Да нешто Яуза это?
— Самая Яуза, только чистая тут она.
— Какая Яуза? Я ничего не понимаю.
— Вставай, милой… ишь разоспался как! — узнаю я ласковый голос Горкина <…>
…Весело, зелено, чудесно! И луга, и поля, и лес. Он еще далеко отсюда, угрюмый, темный. Называют его — боры. В этих борах — Угодник, и там — медведи. Близко сереется деревня, словно дрожит на воздухе. Так бывает в жары, от пара. Сияет-дрожит над ней белая, как из снега, колокольня с блистающим золотым крестом. Это и есть Мытищи. Воздух — густой, горячий, совсем медовый, с согревшихся на лугах цветов. Слышно жужжанье пчелок.
Мы стоим на лужку, у речки. Вся она в колком блеске из серебра, и чудится мне на струйках — играют сверкают крестики. Я кричу:
— Крестики, крестики на воде!..
И все говорят на речку: