Как только Николай Ежов юркнул обратно за дверь, покинув помещение, члены Политбюро стали высказываться. Послышались смешки. А Бухарин не преминул заметить:
— Да у вас там на Лубянке бардак какой-то творится!
И мне пришлось прокомментировать ситуацию:
— Вот, товарищи, только что вы стали свидетелями полной некомпетентности одного из сотрудников партийного аппарата. Ничего не понимая в механизмах работы ОГПУ, но испытывая личную неприязнь к начальнику ИНО, этот Ежов чуть было не совершил серьезнейшее преступление. Понятно, что он молод и неопытен, да и образования у него соответствующего нет. Именно потому мы и должны назначать на ответственные должности специалистов, а не людей, которые собственную некомпетентность готовы компенсировать подлогами. Надеюсь, что вы поняли мою мысль?
Все закивали, даже Бухарин, а Ворошилов, как человек с начальным образованием, покраснел, но, тем не менее, упорно делал вид, что одобряет мое решение. Не знаю, был ли он искренним, но он старался демонстрировать преданность мне точно так же, как раньше демонстрировал ее самому Сталину.
Впрочем, не один наркомвоенмор слыл недоучкой. Неважный образовательный уровень имелся и у других членов Политбюро. Примерно такое же образование, как у Ворошилова, оказалось и у Яна Рудзутака, латыша по национальности, который до четырнадцати лет был пастухом, а потом трудился батраком, помощником садовника и грузчиком, окончив, в итоге, всего два класса приходской школы. Поднявшись высоко на революционной волне, которая занесла его, как и многих других латышских революционеров, на важные московские должности, Рудзутак не проявил каких-то выдающихся личных качеств, а потому среди коллег по Политбюро не имел авторитета. Обладая нерешительным характером, он не умел проявлять твердость, когда этого требовали обстоятельства. Потому его почти никогда не приглашали на посиделки к генсеку, а за глаза прозвали «Рудзу-так» и «Рудзу-этак».
Томский окончил начальное городское училище в Санкт-Петербурге. Калинин окончил земское начальное училище, а потом еще и вечернее училище для рабочих. Получив, таким образом, среднее образование, Михаил Иванович отнюдь не был глуп, занимаясь на практике организацией образовательных учреждений, предназначенных для ликвидации неграмотности и продвигая идею, что диктатура пролетариата должна постепенно заменяться государством для всего советского народа, независимо от классового происхождения.
Молотов окончил Реальное училище и до четвертого курса проучился на экономическом факультете в Санкт-Петербургском политехническом институте. Имея незаконченное высшее образование, в общем-то, в своем деле он был настоящим специалистом. За что его и уважали все остальные члены Политбюро. Бухарин обладал сходным образовательным уровнем, он тоже обучался на экономиста с 1907 по 1911 годы.
Алексей Рыков закончил гимназию и получил аттестат с оценками «хорошо». А потом еще и в Казанский университет поступил на юридический факультет. Правда, быстро оттуда вылетел за революционную деятельность. И все же, полное среднее образование и даже начальное высшее у него имелось. Да и проявил он себя на государственной службе, как человек неглупый и деятельный, хотя бы уже тем, что с 1924 года отменил «сухой закон» ради пополнения госбюджета. Вот только новая водка, которую в народе окрестили «Рыковкой», имела крепость на десять градусов меньше, чем прежняя. Впрочем, народ от нее меньше пьянел. А чтобы как следует захмелеть вынужденно приобретал водки больше, например, пару бутылок вместо одной, что, опять же, увеличивало поступления бюджета.
Еще Алексей выступал в защиту продолжения НЭПа, а также пытался продвигать приоритет интересов и развития РСФСР над другими республиками Советского Союза. Рыкову не нравилось, что окраины страны пытаются развивать «за счет русского мужика». Он сравнивал СССР с Британской империей наоборот, в которой не колонии дают ресурсы метрополии, а метрополия постоянно вкладывает свои ресурсы в развитие национальных окраин. И чем больше я присматривался к председателю совнаркома, тем больше уважения он и его пресловутый «правый уклон» политической позиции у меня вызывал.
Рыков тоже чувствовал во мне человека, способного не только разглагольствовать и плести интриги, а и решительно действовать во благо стране, потому и сказал:
— Итак, с этого момента, товарищи, мы передаем нашу «метлу» товарищу Менжинскому. И пусть он выметет начисто всех врагов внутри СССР!
Глава 34
Я обратил внимание, что среди присутствующих на внеочередном заседании Политбюро не было Валериана Куйбышева, недавно включенного в основной состав, да и никого из кандидатов в члены не пригласили. А это тоже были весьма значимые люди, занимающие ответственные должности в руководстве Советского Союза. Например, Григорий Иванович Петровский, сопредседатель Центрального исполнительного комитета СССР от Украины. Или Николай Александрович Угланов, нарком труда, «правый уклонист», как и Рыков. Или Андрей Андреевич Андреев, Первый секретарь Северо-Кавказского крайкома ВКП(б). Или знаменитый Анастас Ованесович Микоян, нарком внешней и внутренней торговли СССР. Или не менее знаменитый Первый секретарь Ленинградского обкома, всеобщий любимец, Сергей Миронович Киров. Или Станислав Викентьевич Косиор, еще один секретарь ЦК. Или Влас Яковлевич Чубарь, предсовнаркома Украинской СССР. Или известный борец за дело принудительной коллективизации Лазарь Моисеевич Каганович. Но, в сущности, их отсутствие не слишком расстраивало. Первые лица меня в должности утвердили. И этого для моего самолюбия было вполне достаточно.
Сославшись на ужасную занятость, я сказал, что должен немедленно ехать на Лубянку. На самом же деле, взяв машину и охрану у Глеба Бокия, я сначала стартовал на конспиративную квартиру, где меня дожидался Трилиссер. Обычный старый двор в застройке одного из переулков, примыкающих к Сретенке, встретил меня настороженно. В подворотню нельзя было проехать из-за того, что она была перегорожена решеткой с солидным висячим замком. Причем, нагловатый дворник, который дежурил возле этой решетки, делая вид, что разгребает снег, наотрез отказался открывать, сославшись на отсутствие ключей.
И мне пришлось, оставив машину снаружи, идти пешком в темную подворотню. Впрочем, широкоплечий телохранитель из людей Бокия пошел следом, страхуя со спины от возможных неприятностей. Я понимал, что, спрятавшись в этом обычном многоквартирном доме постройки второй половины девятнадцатого века, Меер Трилиссер благоразумно выставил свое собственное охранение. Потому и не слишком я удивлялся ни решетке, перегородившей проезд, ни троим молодым людям в пальто и шляпах, придирчиво оглядевшим нас возле подъезда. Они стояли на морозе, делая вид, что курят и ждут кого-то. Но, каждый из них держал руку в кармане, скрытно сжимая оружие, готовое к немедленной стрельбе. Все эти парни работали в ИНО, охраняя подступы к квартире на втором этаже, в которой затаился их начальник.
В шифрованной записке, полученной от Трилиссера, кроме адреса, имелись пароль и отзыв. И я, нажав на кнопку звонка три раза подряд, сказал через дверь:
— Я по объявлению о пропавшей собаке породы сенбернар.
— Наш пес хромает на левую переднюю лапу, — последовал отзыв.
Когда дверь открылась, на пороге возник человек в костюме с револьвером в руке и с усиками на манер покойного Ягоды. Его безупречная выправка, прекрасно заметная даже в гражданской одежде, говорила о том, что он служил еще в царской армии, где много внимания уделяли строевым занятиям. Без обиняков он сказал мне, не убирая револьвера: