Вот только, к этому моменту Бокию уже мало кто подчинялся. Кроме его собственного отдела СПЕКО, Бокий мог рассчитывать в какой-то мере только на разведчиков Трилиссера, да на некоторых оперативников. Штаб дивизии имени Дзержинского игнорировал команды Бокия, но, одновременно саботировал и выполнение команд Ежова, видимо, не признавая главой ОГПУ ни того, ни другого. Милиция тоже не решалась действовать радикально, предпочитая не вмешиваться в происходящее. Сам Ежов, похоже, пребывал в растерянности с того момента, когда у него пропала связь с Кремлем.

В то время, как Кремль был блокирован изнутри и снаружи уже несколько часов по неизвестной причине, в управлении страной наметился полный хаос. На Старой площади, судя по всему, пытался командовать председатель Центральной Контрольной Комиссии Серго Орджоникидзе, ругаясь с председателем Совнаркома Рыковым и с председателем ЦИК Калининым, предлагая им немедленно объявить чрезвычайное положение в стране и штурмовать Кремль войсками. Но, Рыков и Калинин медлили, надеясь сначала подавить мятеж троцкистов в Горках с помощью войск, высланных туда по распоряжению Ворошилова.

Разброд и шатание в столице нарастали с каждым часом. И я в этот момент просто не мог позволить себе тащиться дальше в сторону Москвы на медленном бронепоезде. Иначе, упустив время, повлиять на расклады во власти мне будет уже просто невозможно! Потому я спросил Эльзу:

— А ты случайно не знаешь, как в Казани обстоят дела с самолетами?

Она ответила, даже не задумываясь:

— Есть в Казани самолеты, Вячеслав Рудольфович. «Добролет» уже пару лет выполняет регулярные рейсы в Нижний Новгород и в Саратов. В Москву тоже летают.

«И откуда она столько всего знает?» — удивился я в очередной раз эрудиции собственной секретарши. И тут же вспомнил, что, хотя «Аэрофлот» еще не образовали, но организация воздушного сообщения в Советском Союзе к 1928 году уже существовала. Такой организацией и стал «Добролет», придуманный Троцким, когда он еще занимал пост наркомвоенмора. Впрочем, то, что воздушное сообщение организовал вождь всех троцкистов, само по себе не означало, что этим не стоит воспользоваться. Потому я приказал Эльзе:

— Отправь телеграмму, пусть подготовят самолет к вылету в Москву.

Мы приехали в Казань в три часа ночи. Положение складывалось такое, что скрывать свое прибытие мне более не имело смысла. Я не знал, что ожидало меня на вокзале. Когда делал последние распоряжения начальнику поезда и командиру роты охраны, то отдавал себе отчет, что впереди ждет полная неизвестность. Проклятая турбулентность событий, предсказанная мне во сне, настигла меня.

Уже подъезжая, пока еще поезд не остановился, я заметил из своего иллюминатора в свете фонарей вооруженных людей в шинелях, стоявших с винтовками повсюду между путей и на платформах. Я хорошо понимал, что здесь могли, например, сразу же меня арестовать по распоряжению того же Ежова. Потому я распорядился, на всякий случай, все башни бронепоезда с пулеметами и орудиями привести в боевую готовность, а первым на перрон, когда поезд еще не совсем закончил движение, на малом ходу выскочил командир охранной роты со своими бойцами. Эти резвые парни быстро образовывали на платформе мой вооруженный эскорт.

К счастью, все прошло гладко. На этот раз местные руководители ОГПУ, получив по телеграфу мои распоряжения, неплохо подготовились к встрече, выставив в окрестностях вокзала вооруженные патрули. И, несмотря на ночное время, меня у бронепоезда встречал сам начальник Татарского областного отдела ГПУ Дмитрий Яковлевич Кандыбин. На фоне слухов, поступающих из столицы в последние часы по каналам секретной связи, он, хоть и не был посвящен в детали происходящего в Москве, но понимал, раз сам товарищ Менжинский неожиданно приехал, прервав какую-то свою важную поездку, и просит встретить его в этот неспокойный момент прямо посреди ночи — значит положение весьма серьезное.

Передо мной в свете фонаря стоял высокий человек в пальто из черной кожи, подпоясанный широким армейским ремнем, на котором висела большая деревянная кобура с «Маузером». Крупная голова этого мужчины лет сорока на вид под фуражкой была обрита наголо, широкий нос придавал лицу жесткое выражение, а серые глаза смотрели внимательно и даже хищно. Этот человек мог быть весьма опасен. Впрочем, он и был опасным для врагов. На меня же Дмитрий Яковлевич явно старался произвести хорошее впечатление, сразу сказав очень вежливо:

— Добро пожаловать в Казань, товарищ Менжинский! Простите, что недоглядели, допустили нападение бандитов на часового с вашего поезда. Но, мы не знали, что это именно вы проезжаете через Казань на восток. Сейчас, к вашему возвращению, меры нами уже приняты. Личности бандитов, застреленных часовым, установлены. Это матерые грабители, которых мы давно разыскивали. Все причастные к ослаблению бдительности на привокзальной территории милиционеры понесут наказание…

— Вот и замечательно! — перебил его я, не желая вдаваться в подробности местечкового разбирательства, чтобы случайно не проговориться о том, что покушались совсем не на часового, а на меня самого. Вместо выяснения подробностей я спросил прямо:

— Надеюсь, что самолет, о котором я телеграфировал, уже готов к вылету в Москву?

— Да, разумеется, — осекся Кандыбин.

— Тогда сразу едем на аэродром, — приказал я.

— Положение в столице серьезное, как я понимаю? — все же поинтересовался он, когда мы двинулись к автомобилю.

Я ответил:

— Весьма. И там срочно требуется мое присутствие. А вы тут будьте готовы к любым неожиданностям. Никаких иных приказов не выполнять, кроме моих.