— Я пойду дальше, — продолжал Дрегер. — Попробуем обойти дальше по краю, зайдем сбоку. Когда пущу ракету, постарайтесь забить ему в амбразуру пару снарядов. Бейте ближнего, он опаснее, дальним мы займемся сами.

Боцман вновь кивнул, пояснять кому — «ему» — не требовалось.

— Аккуратнее, там дальше гунны насовали «крыжовника»,[89] — напутствовал ирландец командира и повернулся к расчету «Пюто». — Пушку на горб, и за мной! Здесь в боковине есть хорошее место, чтобы пострелять.

— Что делать, если бош поднимает руки и кричит: «Камрад, у меня жена и семеро детей!»? — рявкнул артиллерист в шлеме и подшлемнике, взваливая на плечо одну из станин.

— Выпустить ему кишки! — с готовностью проорал Шейн, роняя крошки галеты. Его клич немедленно подхватило не меньше десятка охрипших глоток:

— И сказать, что восьмого не будет!!![90]

— Черт, вот сейчас бы ветчинки навернуть в самый раз… — буркнул Бриллиант уже для себя.

— А «траншейного пудинга»[91] не хочешь? — вставил Майкрофт Холл. Новичок достаточно освоился в первом бою и даже пробовал пошутить.

Вместо ответа американец коротко и зло взглянул на него, Холл сразу вспомнил, что у него есть чем заняться, и бросился помогать расчету «Пюто».

— Ты, ты, ты… — Дрегер отбирал себе штурмовую группу для броска вперед, через вал, перекрывший траншею. Глядя на Мартина, он мгновение колебался. — Проползешь? — спросил наконец командир.

— Только не быстро, — ответил Мартин, поводя плечами, чтобы обозначить громоздкий баллон за спиной. Конечно, он бы предпочел никуда не ползти, но между лейтенантом и его взводом давно установились отношения взаимного доверия. Не переходящие, впрочем, в панибратство.

— Ждем дыма, — резюмировал Дрегер.

— Роша ко мне, — сказал в пространство Хейман. Кто-то немедленно умчался вдаль, гремя амуницией. Против всех требований устава, верховенство лейтенанта признали все и почти сразу. Даже майор, который очень хотел утвердиться как командир, но еще больше хотел пережить этот день.

Стрелок не заставил себя ждать. Жилистый бразилец присел рядом с лейтенантом, дыша ровно и глубоко, словно это и не он с раннего утра бегал с тяжеленной пушкой наперевес.

— Видишь? — указал Хейман.

— Вижу, — так же кратко ответствовал Франциск.

Солнце все же пробилось сквозь завесу дыма и пыли, выставленную людьми на пути его лучей. В бледно-желтом свете обстановка выглядела еще более безрадостной, чем воспринималась на слух в предрассветных сумерках. Британцы смололи в бетонную и каменную крошку первую линию обороны, почти без боя заняли вторую и достаточно бодро подбирались к третьей. Опытным взором, привыкшим оценивать перспективы и тяжесть приступа, Хейман видел, насколько успешно можно было бы здесь обороняться, не брось гарнизон своих позиций. Теперь придется штурмовать свой же «шверпункт», занимаемый упорным и искусным противником.

— Катается, сын греха… — пробормотал Рош, чуть прищурившись, словно выцеливая мишень.

Предмет его критики ускользнул бы от менее искушенного взгляда — угловатый небольшой «Рено», с такого расстояния похожий на игрушечную машинку. Он и в самом деле «катался», разъезжая параллельно линии противостояния, словно развернувшийся бой его совершенно не касался. Танк то скрывался в низинах, то карабкался на пригорки, выписывая хитрые загогулины, но не подставляясь под огонь. Пушки у него не было видно, зато во время коротких остановок над угловатой башней поднималась радиомачта.

— Корректировщик. Он самый опасный из них, «кладет» огонь точно и быстро, — говорил Хейман. — У нас только одна попытка, один бросок, если не продвинемся, ляжем все. Он вызовет огонь и прижмет к земле. Заляжем — погибнем. Достать его нечем, нет даже «минни».[92]