— С Азазелем развлекается, — усмехнулся и кивнул на лестницу, ведущую в подвальные помещения. Спускаясь вниз по винтовой лестнице, расслышал витиеватые ругательства вперемешку с истошными стонами.
Молча, не оглядываясь на идущего позади Рашидова, проследовал за звуками в самый конец узкого коридора. Самойлов лежал в самом конце отведенной ему камеры. Зрелище жалкое: избитый, в крови, разодранная рубашка болталась на плечах, брюки, разорванные в клочья, и стекающая по ногам кровь. С ним явно больше поработал Азазель, зная методы Графа и его людей, я не сомневался, что без домашних питомцем Воронцова здесь не обошлось. К горлу подступила тошнота, я многое в своей жизни видел и не святой я вовсе, но стоило представить, что здесь было до моего приходу и содержимое желудка рвалось наружу.
— Азазель, — голос Рашидова заставил Ниязова обернуться. — Ту кое-кто хочет поболтать с нашим гостем. Он хоть в сознании еще?
— Куда он денется, — ткнул носком лакированных туфель в разодранное, окровавленное бедро. Я подошел ближе к пленнику, получая какое-то извращенное удовольствие от его нынешнего вида. Столько крови мне, сука, попил.
— Вас всех достанут, — прохрипел тот, когда я опустился радом с ним. — Просто так это у вас с рук не сойдет, я…
— Ты кусок дерьма, который сдохнет в этом подвале, и не вспомнит о тебе никто, — сжал ладонь на окровавленном бедре, рука окрасилась в алый, а я сжимал до тех пор, пока ублюдок не заорал, оглушая на всех своим криком. — Я обещал тебе, что ты будешь биться в агонии?
— Ты заплатишь, Борзый, думаешь, я единственный, кому ты перешел дорогу, я пытался договориться, те, кто стоит за мной, договариваться не будут, — он все надеялся на что-то, хватался последнюю ниточку.
Думал отпущу его? Я лишь об одном жалел, о том, что не добрался до него первым. Но его слова все же попали в цель, он всего лишь марионетка, если люди посерьезнее. Обвинения с меня сняли, но давить не перестанут. Не хотел я во все это дерьмо лезть и руки марать не хотел, а придется. Пока все, кому я поперек горла встал на том свете не окажутся, покоя мне не будет. И тут либо я, либо меня. Выбор очевиден.
— Заплачу, но ты этого уже не увидишь, Самойлов, — поднявшись на ноги, взял у стоявшего рядом Азазеля пистолет и выстрелил в колено пленника. До утра он не доживет — это очевидно.
Из подвала я вышел спустя несколько часов, ублюдок еще дышал, и прекращать его мучения никто не собирался. Недолго ем осталось, а легкой смерти он не заслужил. Я ведь обещал.
— Предлагаю выпить, — следом за мной показался Рашидов, Азазель же держался в стороне. Кивнул, соглашаясь на предложение. — Ты с нами? — повернулся к Ниязову. Тот как-то странно смотрел на Темного, словно желая что-то сказать, да никак не решаясь.
— Не думаю, что мне там место, — он протянул пистолет Рашидову.
— Это что? — не понял последний.
— Я был там, тогда, когда Самойлов застрелил твоего брата, я принимал во всем этом непосредственное участие, — казалось все вокруг заискрило от возникшего напряжения. Только самопожертвований сейчас, блядь, не хватало. Другого времени найти не мог?
— Я догадался, пистолет убери, стрелять я в тебя не собираюсь, племянница моя жива благодаря тебе, я так понимаю?
— Выстрелить в ребенка я не смогу, — усмехнулся Ниязов.
— Если вы закончили, то я бы, с вашего позволения, нажрался к чертям собачьим, — вставил свою лепту, наблюдая за тем, как люди Рашидова поливают бензином дом и окружающие его строения. Собаке собачья смерть.
Леша дожидался меня у машины, странный какой-то, задумчивый в последнее время. Не нравилось мне его состояние, он явно что-то от меня скрывал, в последний раз даже в квартиру свою не пустил, когда такое нахрен было?
— У тебя все нормально? — спросил друга, когда машина выехала на трасу вслед за кортежем Рашидова.
— Нормально, — ответил как-то на автомате, а я ведь видел, что что-то не так.