Он помнил, как жил потом. Вставал ночью, чтобы проветрить комнату – всё время было душно. Фантомная асфиксия; на самом деле воздух свеж, а на занавеску он наложил заклинание: как только в комнате становилось слишком холодно, на потрёпанной грязно-белой ткани вспыхивали большие синие буквы: «Закрой окно, идиот!». Когда он смотрел на них, почему-то становилось смешно. Смысл слов доходил до него позже, тогда он вставал, закрывал окно, задёргивал шторы. Сразу становилось трудно дышать, он убеждал себя, что это психическое, последствия травмы, нет, не надо хвататься за горло, с ним всё в порядке, на самом деле ничего не мешает воздуху попадать в его лёгкие.
Он просыпался по утрам – потому что так было надо. Мылся, чистил зубы, завтракал, пил зелье, процеживал следующую порцию. Потом отправлялся гулять в парк – неважно, дождь ли, снег. Одежда была ненавистна: воротник раздражал шею, снова начиналось ложное удушье; он судорожно втягивал воздух ртом, ловя губами снежинки, заставлял себя дышать глубоко и ровно и не хвататься, не хвататься, не хвататься за горло. Брёл по улицам, месил зимнюю грязь, хотя больше всего хотелось остаться дома, сорвать с себя всё, дышать полной грудью. Ему нужен свежий воздух, и он должен двигаться. Приходилось ежедневно повторять себе это. Зачем нужен, кому должен – не имело значения. Когда ингредиенты для зелий заканчивались, он шёл в аптеку. Когда заканчивалась еда, заходил в супермаркет. И там, и там было слишком мало необходимых вещей и безобразно много ненужных. Если бы в маггловских аптеках продавали хоть что-то приличное, а не химию, спрессованную автоматом в таблетки, он бы давно выздоровел. Может, даже шрамов бы не осталось. А так приходилось перебиваться обычными травами, собранными и высушенными без соблюдения элементарных правил. Впрочем, какая разница? Он мастер зелий, справится.
В Тупике Прядильщиков было тихо и пустынно, после людных магазинов это успокаивало. Раз в месяц он забирал почту, выбрасывал яркую рекламу и оплачивал счета. Со временем денег становилось всё меньше, но его это не беспокоило.
Когда пришла весна и снег растаял, обнажив местами провалившийся асфальт с подгнившим за зиму мусором, пришлось купить пару рубашек с глухим воротником. Зельевар выбирал их, сцепив зубы, заставив себя не вспоминать жуткое ощущение прикосновения ткани к шее. Он вернулся из магазина злой, нагруженный пакетами – заодно обновил запасы белья – и впервые за этот год ему чего-то захотелось. Чего, определить не смог, и потому привычно потянулся к полке с чаем. Подумал. Выбрал травяной, с мелиссой и чабрецом. Какая разница? Заварил.
С тех пор по утрам и вечерам он снова пил чай. Его запасы тоже заканчивались, только быстрее, чем деньги. Было жалко, но делать что-то не хотелось.
А потом пришёл этот человек.
Он так давно не принимал гостей, и оттого не сразу понял, что громкий звук, отвлекший его от зелья, – звонок в дверь. Когда до него наконец дошло, сначала хотел не открывать. Он никого не приглашал; он занят, в конце концов! Но неведомый визитёр был нагл сверх всякой меры и продолжал трезвонить, пока зельевар не сдался.
Перед ним стоял невысокий, почти круглый человечек с пышными усами. По румяному лицу тёк пот – июнь выдался жарким. В руках человечек мял забавного вида кепку. Кажется, ему было неловко. Однако гневный взгляд хозяина ничуть его не напугал.
- Простите, что явился без приглашения, – сказал он. Голос у человечка был высокий, но не писклявый – нормальный тенор. – Мистер Снейп, я полагаю? Я Кевин Макномара, директор местной школы. Можно мне зайти? Я хотел бы поговорить с вами… Это не отвлечёт вас надолго, поверьте.
Он не поверил и, как показало время, правильно сделал. Впрочем, людей такого сорта он знал; если выслушать их, они уйдут раньше. Если прогнать, могут не уйти вовсе.
Северус Снейп посторонился, давая гостю пройти.
- Учтите, – сказал он, закрывая дверь, – я действительно занят, и вам придётся или быть лаконичным, или ходить за мной по всему дому, излагая ваше дело.
Он давно так много не говорил. Обычно ограничивался короткими репликами в аптеке, в супермаркете иногда удавалось и вовсе смолчать. Голос всё ещё хриплый, но уже восстановился почти полностью. Пара недель, и будет как новенький. А хотя – какая разница?
- Хорошо, – человечек радостно закивал, – конечно-конечно, у меня и в мыслях не было вам мешать! Собственно, дело, с которым я пришёл, такое… щекотливое…
Северус указал гостю на кресло, сам сел напротив. Чаю не предложил – только не хватало. Пусть говорит, что хотел, и уходит.
Не надо было вообще его пускать.
А, какая разница…
- Я уже сказал вам, что я директор местной школы. Видите ли, у нас самая обычная государственная школа*, не самые высокие зарплаты, не самые послушные дети… Одним словом, нам очень нужны преподаватели.
- Я не заинтересован… – резко начал Северус – и осёкся. Слизеринская прагматичность заткнула ему рот и напомнила о том, что денежки-то заканчиваются. Да, ты не заинтересован, вкрадчиво шептал внутренний голос, счастливый тем, что его наконец услышали, но тебе так или иначе придётся зарабатывать. Вне зависимости от степени испытываемого интереса. Или ты для того харкал тут кровью и ползком добирался до аптечки, чтобы сдохнуть от голода? Из нищеты ты вышел, в неё и вернёшься?
А Макномара уже лепетал что-то в оправдание.