Слишком изумленная, чтобы сказать что-то, Бьянка послушно следовала за ним по длинным коридорам и лестницам. «Может, он решил сдержать свое обещание и отвести меня в тюрьму?» — с тревогой спросила она себя. Признаться, она вела себя не совсем идеально, испытывала его терпение и…

Черный соболий плащ покачивался при каждом шаге, подчеркивая великолепную фигуру графа. Интересно, подумала Бьянка, если дотронуться до его тела, то оно на ощупь покажется каменно-холодным или теплым? Наконец они остановились у огромной резной двери из красного дерева — она была раза в два больше, чем дверь ее покоев.

Йен пропустил ее в комнату, освещенную лунным светом. Посреди спальни стояла широкая кровать, накрытая шелковым покрывалом. Не говоря ни слова, он подтолкнул девушку к середине комнаты и зажег огонь. Он намеревается заняться любовью с ней только из чувства долга. К тому же ему нравилось, как отблески огня играют в ее волосах.

Когда огонь в очаге разгорелся, Йен пододвинул к нему бархатный диванчик, беспечно уронив соболий плащ на пол. Пламя осветило его тело, его высокие скулы, сильный уверенный подбородок, превратив из обычного человека в настоящее золотоволосое божество. Выпрямившись, не стыдясь своей наготы, Фоскари наконец-то заговорил.

— Иди сюда, — промолвил он хрипловатым, зазывным голосом.

Бьянка стояла против него, всеми силами пытаясь сдержать дрожь. Граф привлек ее к себе, крепко обнял, а потом приказал снять жакет.

Подумав мгновение, Бьянка принялась расстегивать пуговицы непослушными пальцами. Медленно сбросив с себя одежду, она посмотрела прямо на Йена, который не сводил с нее глаз. Она еще ни разу в жизни не раздевалась перед мужчиной, и, как ни странно, это подействовало на нее возбуждающе. Несмотря на огонь, ее тело покрылось мурашками, отвердевшие соски просвечивали сквозь тонкую ткань сорочки. Йену безумно хотелось сжать эти нежные бутоны в своих пальцах, припасть к ним губами, катать их языком, но он сдержал себя. Он не будет спешить, он заставит ее тело раскрыть ему все свои секреты. Он поднял с пола черный жакет Бьянки и бросил его в огонь.

— Но это… это же мое! — возмутилась девушка, глядя, как красные языки пламени лизнули темную ткань.

— Тебе не следует носить подобные вещи, — заявил Йен, подумав, что его невесте больше всего пойдет нагота. — А теперь снимай лосины.

— Может, мне и не следует ходить в этой одежде, — отозвалась Бьянка, — но, думаю, еще неприличнее разгуливать по дому голой. Не говоря уже о том, что вы увидите меня обнаженной, милорд.

— Твоя забота об этом очень трогательна, дорогуша, — язвительно молвил Фоскари, чувствуя, что его возбуждение нарастает, — однако я бы сказал, что она, как обычно, неуместна. Эта дверь ведет прямо из моих покоев в твои, так что тебе не стоит опасаться, что тебя кто-нибудь увидит нагой. К тому же мы обручены, и никого бы не удивило, что ты стоишь передо мной голая.

Несколько минут оба молчали, тишину нарушало лишь потрескивание огня в камине.

— Так вы хотите… — наконец дрожащим, прерывающимся голосом спросила Бьянка, которой казалось, что от волнения сердце выскочит у нее из груди, — вы хотите заняться со мной любовью?

Ее наивность поразила графа, что-то в нем шевельнулось. Уже во второй раз за эту ночь он усомнился в ее вине. Неужели она действительно невинна? И невинна во всех смыслах? Йен размышлял об этом, глядя на ее точеную фигурку, до тех пор, пока его восставшая плоть не потребовала к себе внимания.

— Кажется, я попросил тебя снять лосины, — повторил он низким голосом.

Пока Бьянка возилась со шнурками, Йен раздумывал о том, как было бы хорошо взять ее ягодицы в ладони и насадить ее на свою плоть, изнывающую от желания. Он задышал быстрее, его сердце громко колотилось в груди. Когда Бьянка наконец справилась с лосинами и перешагнула через них, Фоскари наклонился, чтобы поднять их и бросить в огонь. Тут он впервые почти физически ощутил исходившие от нее волны возбуждения.

Рука Фоскари дотронулась до ее бедра, и в животе Бьянки разлилось приятное томление. Тонкая, полупрозрачная сорочка едва прикрывала пушистый треугольник внизу. Не дожидаясь приказания графа, она сорвала с себя рубашку и бросила ее в камин.

Голова у Йена шла кругом. Эта женщина была еще более прекрасна, чем виделась ему во сне. Потому что во сне он не видел маленькой, в форме цветка клевера, родинки на ее животе, не видел нежной ложбинки между маленьких грудей — такой подходящей для того, чтобы положить туда голову. В свете пламени волосы Бьянки стали казаться огненно-золотыми, и эти сверкающие локоны спадали на ее грудь.

Бьянка стояла молча, едва дыша, а его взор ласкал ее тело. Господи, кажется, ее мечтам суждено сбыться, то, о чем она так долго мечтала, наконец-то произойдет. Она познает тайны искусства любви. Бьянка ожидала, что, возможно, немного испугается, возбудится, но ей и в голову не приходило, что она будет в таком состоянии. Представляя, как ее щека прижимается к его волосатой, мускулистой груди, как его сильные ноги обвивают ее, а его руки скользят по ее телу, Бьянка едва дышала. Ее кожа покрылась мурашками, во рту пересохло, ее сердце билось так громко, что Йен — она была в этом уверена — слышал это биение.

Наконец Йен усадил ее к себе на колени. У Бьянки перехватило дыхание, когда его разгоряченная плоть прикоснулась к ее бедру, а его пальцы дотронулись до ее груди. Она подняла голову, глаза их встретились. То, что она в считанные секунды прочла в его взоре, сказало Бьянке о том, что она готова пустить Йена не только в свое тело, но и в свою душу. А потом он приподнял ее подбородок и накрыл ее губы своими…