— Ты ответишь за все, падла. За каждую пролитую слезинку моей девушки.
И тут Дэн и Эндрю одновременно направили друг в друга пистолеты.
Я ринулась к Дэну и начла вопить, что было мочи.
— Неееееет! Не трогай его! Лучше убей меня!
— А мне все равно, кого из вас убивать, куколка.
На мгновение Эндрю остановился. Зал облегченно выдох. Потом он резко направил пистолет на Дэна и готов был нажать на курок, но откуда-то сбоку раздался выстрел и тело Эндрю с грохотом рухнуло наземь, по полу потекла кровь.
Дэн подбежал ко мне, обнял и начал шептать что-то ласковое и успокаивающее. Но я ничего не помню. От шока, пережитого за день стресса и увиденного, я упала в обморок. Просто отключилась на руках у любимого…
Очнулась я уже в больнице. Последнее, что я помню был вой сирен и скорой помощи и то, как Дэн выносил меня на руках из ресторана.
Я узнала его по шагам, по касаниям, по голосу,
— Дэн! Дэн, где ты?! Прошу, не оставляй меня снова! Мне страшно!
У меня началась неудержимая истерика.
Услышав мои крики, Дэн ворвался в палату, обнял меня и принялся ласково успокаивать, нежно поглаживая по спине и волосам.
— Моя маленькая, что? Что с тобой? Тебе больно, плохо? Позвать врача?
— Никого не нужно, просто будь со мной рядом и никогда больше, слышишь? Никогда меня больше не отпускай!
Я обнимала Дэна и била его по спине кулаками.
— Я думала ты меня бросил! Не пришел! Оставил! Не смей, не смей так больше со мной поступать! Я люблю тебя и…
— Маленькая моя, ну чего ты? Глупенькая, да я бы никогда тебя не оставил! Ну всё, все, чшшшшшш, успокойся. Тебе нельзя нервничать, у тебя ребенок. Все хорошо, все позади, я рядом.
Как же мне не хватало его слов, его нежных, ласковых касаний. Только Дэн мог меня успокоить, только с ним я чувствовала себя в безопасности.
Так хочется, чтобы мы с тобой были двумя половинками одного целого. Каждый из нас личность, мы свободные люди, но вместе мы образуем прекрасный союз, наполняем, составляем его, поддерживаем друг друга и не зависим больше ни от кого.
Это только между нами, только для нас и в нас! Никто больше не может и не должен говорить, как нужно или решать за нас, потому что это больше никого не касается.