Фасад мотеля освещался, мягко говоря, скудно, свет шел лишь из моей комнаты. Потому я заметил не сразу. Глядел на ее теплое, светлое лицо, чуть не облизываясь. И вдруг: да она же плачет!

Вот бля!

— Я, конечно, знаю… в общем, понимаю, как оно… происходит.

— Как происходит?

Мой бог, ее что, на электрический стул тащат?

Она сглотнула, моргнула. И мгновенно вытерла слезу, покатившуюся по левой щеке. Ну и реакция — старина Шон О’Мэй, мой тренер по рукоприкладству (помимо прочего), позавидовал бы.

— Я имею в виду, что понимаю, чего ты ждешь, и я…

Бедная, глаза бегают, но бьюсь об заклад: на кровати взгляд ее слегка подзадержался.

— Молли, в чем дело?

Склонила голову, будто под тяжестью роскошной гривки, улыбнулась смущенно, и у меня сразу заныло все — от сердца до колен. Сладко так заныло. Знакомое чувство.

— Знаешь, я ведь, наверное, согласилась бы… ты симпатичный, а я, — она сглотнула снова, — я… в общем, давно уже не… ты понимаешь, да?

— Молли! — выдохнул я сурово и нежно.

— Я знаю, сейчас я выгляжу, в общем, выгляжу как…

— Молли!

— Что? — Она встрепенулась.

— Ты поедешь со мной завтра — расследовать?

Любая сделка с прессой — договор с дьяволом. Сначала все отлично, потом — сто бед на задницу. Я в этом на войне убедился. Если добьешься успеха — слетятся сотнями, умные, энергичные и совершенно беспардонные, и все примутся строчить, переваривать, преподносить по-своему, извращать и причесывать. Журналисты — профессиональные мерзавцы. Дело у них такое — головы людские забивать дерьмом, а нет дерьма хуже, чем правда. Внимание прессы разденет вас, прикончит и изжарит, даже если вам и плевать на вещи вроде чести и репутации и карьера ваша политики не касается. А затем газетчики преподнесут вас на тарелочке толпе. Она обожает козлов отпущения.

И козлом таким может стать кто угодно.

Молли вперилась в меня недоверчиво, будто хотела распознать все мужские подвохи с одного взгляда. Наконец сдалась. Пожала плечами — картинно так, фальшиво — и пролепетала по-детски: «Да, конечно».

Я приступил к закрытию дверей. На полпути сообщил, глядя из щели шириной в локоть: «Встретимся за завтраком в десять».