Гильем указал на верх склона, где невидимые им проблесковые маячки мигали, словно завораживающий стробоскоп.
– Может, они просто убили его там, наверху.
– И выждали несколько часов, пока не наступит трупное окоченение, а потом спустили тело вниз, воспользовавшись паузой между двумя поездами? Нет, нелогично. Смотри, здесь у дороги изгиб. Они знали, что машинист поезда не успеет ничего заметить и затормозить. Они хотели, чтобы тело нашли, ну и заодно сделали все так, чтобы мы сами замели их следы.
– Обычно убийцы стремятся к тому, чтобы трупы никто никогда не нашел. В твоей версии нет логики.
– Как тебе кажется, зачем его целиком вымыли с хлоркой? Чтобы смыть любой след ДНК. Они хотят передать послание. Может, это разборки между бандами наркодилеров?
Гильем скривился. Он знал, что Лудивина всегда размышляет вслух, что ей так лучше думается. Она сама не до конца верила в свои теории, но все равно излагала их, выбирала наиболее правдоподобную и искала в ней слабые места. Она проверяла их на слух, прямо как Флобер свои фразы.
– Что смешного? – удивилась она.
– Да ничего. Но если ты и правда так думаешь, то как ты объяснишь сумку с наркотиками? Я еще ни разу не встречал наркодилеров, которые могли бы бросить товар.
Лудивина медленно кивнула и повернулась к одинокому прожектору. Потом решилась и прошла двадцать метров, отделявшие их от этого круга света посреди тьмы. Она тут же заметила жуткое алое месиво, которое, вероятно, еще недавно было головой, и решила не рассматривать его. Рано или поздно придется это сделать. Но точно не сейчас. Они стояли в месте столкновения тела с поездом. Она отвернулась от кровавой плоти и увидела, что Гильем сидит на корточках возле черного рюкзака. Руками в одноразовых перчатках он аккуратно приподнял верхний клапан.
– Что там? Кокаин? Героин? Много?
Гильем взвесил рюкзак, а затем осторожно заглянул внутрь.
– Тяжелый. Сильно нагружен. Я вижу три бруска каннабиса и… чертов пакет с… О господи.
Он вытащил прозрачный пластиковый пакет с изображением черного осьминога, похожего на череп. Пакет заполняли крошечные белые кристаллики, ярко блестевшие в неумолимом свете прожектора. Они сияли, словно бриллианты самой Смерти – ее самое любимое, самое действенное украшение.
Лудивина сразу же их узнала и непроизвольно отступила на шаг назад.
Сердце у нее забилось так быстро, словно хотело вырваться из груди.
Очень быстро.
7
В камине, тихонько потрескивая, горело полено. Этот треск напомнил Лудивине звук, который издает при нагревании трубка для курения крэка. Дурацкая профессиональная деформация. Она отложила книгу, которую взяла полистать для того, чтобы хоть немного отвлечься. Но сделать это явно не получалось.
Лудивина приготовила себе имбирный чай с молоком и включила музыкальный центр. Заиграл оказавшийся внутри диск Боба Дилана. В отличие от всей планеты, она еще не отказалась от материальных носителей информации. Ей нравилось окружать себя любимыми вещами: это ее успокаивало. Шла ли речь о книгах, музыкальных дисках или даже о старых DVD, которые пылились на полках ее гостиной. Ее тревожила непрекращающаяся дематериализация. Наши чувства утрачивают плоть, остается лишь душа, которая хранится в цифровом виде, и скоро нас будут окружать лишь призраки наших страстей, думала она. Постепенно плоти лишается все, что доставляет человеку удовольствие. Но разве это не первый этап на пути к тому, чтобы однажды дематериализовался и сам человек?
Послышалось гитарное вступление к Blowin’ in the Wind, и вот уже комнату заполнил узнаваемый, ни на чей не похожий голос – он ударился о красные кирпичи стен, заглушил пискливый треск полена в камине. Песня играла очень громко, но Лудивине не хотелось ее приглушать. Она пила чай, испытывая на себе власть музыки, меланхолии, которой была наполнена песня, то отвлекаясь на несущую успокоение мелодию, то вновь возвращаясь мыслями к мрачной реальности.