Хотела Лестору выразить опасения, да он чего — то на меня обиделся, лицо воротил постоянно и шарахался.

Хотя другие рыцари стали проявлять заметное внимание, особенно когда костры разожгли и устроили лагерь окончательно.

Забавно замечать, как меня со всех сторон рассматривают украдкой, а стоит посмотреть в ответ, делают вид, что меч им мой нравится, и нагрудник хорош, да латы на голенях вообще диво дивное. А красные трусы — загляденье.

Послушала шутки, поулыбалась, покрутила задом. Кое — что узнала полезного, да в лес пошла с факелом. Вроде как по — маленькому. А на самом деле по — большому!

Гадину учуяла, когда шагов на тридцать углубилась.

Шла она за нами от самого города, и не просто шла, а девицу прихватила для забавы. Видимо дура в лес за грибами пошла и попалась.

Что споровик это, не сомневалась, только насколько сильный ещё не оценила.

Но знала уж точно, что тварь эта сумеет с десяток рыцарей положить и скрыться. Пройдя ещё с сотню шагов, я вышла к цели.

Меж двух густых елей открылась картина: крестьянская девушка сидела с прямой спиной по струнке на огромной скрюченной коряге. Неподвижно с закрытыми глазами и двумя жирными темными косами ниже плеч. Платьишко частично разорванно по задумке, чтобы показать часть её прелестей и степень удрученности. Грудь мясная, ляжки тоже.

Усыпил горемыку, и скорее всего уже сделал пару раз своё грязное дело.

Встала напротив, воткнув факел в землю, в сторонке. Меч не стала вынимать, но руки освободила и держала наготове.

— А ну покажись, тварь трухлявая! — Рявкнула казалось бы на девку.

Левая ель дрогнула, затем обе. Затрещали стволы, ели в землю стали втягиваться, складываясь, как зонтики. Почти одновременно зашевелился и пенёк с девушкой, которую стало поднимать вверх и вытягивать в рост. Пень превратился в уродливый таз со штыком, на который уже, как оказалось, насажена жертва с беспомощно болтающимися ногами. Такие уроды любят сунуть и в писю, и в попу одновременно.

Что всё уже так плохо, сложно разобраться сразу, споровики вариативны. Я только о елях посудила, как увидела, что это ноги урода.

Морда широкая, как у лягушки, до нельзя безобразная показалась с комками дёрна.

— Чего обзываешься, женщина? — Выдал трухлявый сипло и низенько ртом, из которого земля с мелкими корнями тут же посыпалась.

— Как чего? — Взвинтилась. — Девку — то за что?

— Захотелось, — выдал безмятежно и тоскливо, принимая форму полностью и становясь трехметровым уродцем.

Девушка зашевелилась вдруг, ахнула то ли с испуга, то ли от ощущений, что что — то выходит, и отпала в сторону, как мешок с картошкой.

— Мясо, — брякнул уродец и посмотрел на меня двумя чёрными бездонными дырами. — Плохая приманка была, пришла хорошая приманка. Много рыцарей придёт, много трофеев принесёт.