Ну, держись, Андронатий!

Я начала говорить с монотонной интонацией, способной усыпить самого бдительного педагога:

— Насчет согласия я думаю следующее. С точки зрения банальной эрудиции, каждый произвольно выбранный предикативно абсорбирующий объект рациональной мистической индукции можно дискретно детерминировать с аппликацией ситуационной парадигмы коммуникативно-функционального типа при наличии детекторно-архаического дистрибутивного образа в Гилбертовом конвергенционном пространстве. Однако, при параллельном колаборационном анализе спектрографических множеств, изоморфно релятивных к мультиполосным гиперболическим параболоидам, интерпретирующим антропоцентрический многочлен Нео-Лагранжа, возникает позиционный сигнификатизм вентильной теории психоанализа, в результате чего надо принять во внимание следующее: поскольку не только эзотерический, но и экзистенциальный апперцепционированный энтрополог антецедентно пассивизированный высокоматериальной субстанцией, обладает призматической идиосинхрацией, но так как валентностный фактор отрицателен, то и, соответственно, антагонистический дискредитизм деградирует в эксгибиционном направлении, поскольку, находясь в препубертатном состоянии, практически каждый субъект, меланхолически осознавая эмбриональную клаустрофобию, может экстраполировать любой процесс интеграции и дифференциации в обоих направлениях, отсюда следует, что в результате синхронизации, ограниченной минимально допустимой интерполяцией образа, все методы конвергенционной концепции требуют практически традиционных трансформаций неоколониализма.

Когда я приблизилась к Андронатию вплотную, то удивление на его лице сменилось полусонным выражением, будто он уже неделю не спал и сейчас готов бросить всё и растянуться на траве, как это недавно сделал царь Афрон.

Я не была уверена в правильности произносимых слов, но это и не было важно. Главное — слова звучали занудно-научно, а это первый признак верного ответа. Наталья прекрасно владела подобными выражениями и, вкрапляя в тексты слова-маячки для преподавателей, могла полчаса рассказывать ни о чем. Мало того — она получала отличные оценки за эту псевдонаучную дурость.

— Чего-о-о? Так я не понял, ты согласна? — тряхнул головой Андронатий.

Я улыбнулась. Я слышала за спиной тихое бульканье, но не спускала глаз с Андронатия. Тот тоже глядел только на меня. Я чуть поджала ногу, босую ступню щекотали тонкие травинки.

— Сначала скажите — зачем вы так долго ждали, прежде чем мы добудем Жар-птицу. Неужели нельзя было раньше спросить о согласии? Для чего мы так рисковали головой и даже побывали в зиндане, а кто-то в гареме?

Может, мне только показалось, но черты Андронатия слегка расплылись, будто лицо подернулось дымкой.

Или это наступающий вечер размазывает краски?

Колдун хмыкнул.

— Всё просто. Я нарвался на Кощея, а тому вздумалось силушкой потягаться. Победить я его победил, но вот сил истратил неимоверно. Даже сейчас не полностью восстановился. Вот и нужна мне была Жар-птица, чтобы приготовить зелье бодрящее, силу дающее. Сам бы забрал у Афрона, но чужими руками завсегда удобнее каштаны из огня таскать.

— Но вы могли бы сразу пленить моих друзей и потребовать согласия…

— Не мог, — вздохнул колдун. — Леший не зря послал свою помощницу вас провожать — чертовка настолько ловко запутала следы, что я оплевался, прежде чем разобрал.

Нет, в самом деле, у Андронатия стало прозрачным левое ухо. Сквозь него просвечивалась крона большой сосны вдалеке.

Он исчезает? И не замечает этого?

Тогда надо ещё немного отвлечь его!

Я набрала в грудь воздуха:

— А у Кощея тогда почему не появились? Ведь вы могли запросто нас не выпустить и всё! Тогда очень просто было получить моё согласие.

Теперь и правое ухо стало прозрачным. Кожа на лице колдуна начала блекнуть, будто невидимый вампир высасывал из него всю кровь.