— Ничего, слушать можно.

— Все это, парень, брехня.

— Почему брехня?

— Поживешь — еще не то услышишь...

Но что услышишь — осталось загадкой. Разговору помешали шагавшие позади лагерные «агитаторы».

«А мне этот человек нравится, — сидя на ступеньках барачного крыльца, рассуждал Аркадий. — Если бы он был подставным, в лоб действовать не стал бы. А он режет напрямик... Эх, если бы я умел заглянуть человеку в душу. Но ничего. Поживем — увидим...»

Через месяц Аркадия Ворожцова из карантинного барака перевели в «кадровый».

Стоял теплый лунный вечер. Ворожцов вышел из душного барака. Заложив руки за спину и высоко подняв голову, он пристально смотрел в ясное звездное небо.

К нему подошел широкогрудый парень и в упор спросил:

— Не маршрут ли выбираешь, мощнолобый?

Ворожцов вздрогнул, но, увидев знакомое лицо, поздоровался за руку и не спеша ответил:

— Да не прочь бы... Только знаешь, как в песне поется?

Он тихим грудным голосом пропел:

— Но есть и другая песня, — возразил парень. — В ней говорится:

— И то верно...

— А теперь давай знакомиться, — предложил собеседник и назвал себя. — Александр Кузнецов, лейтенант, летчик.

— Лейтенант Ворожцов. Тоже летчик, из Удмуртии, — закончил Аркадий.

— Почти земляк! Я из Башкирии.

В тот вечер лейтенанты вдосталь наговорились о родных краях, вспомнили студенческие годы в техникумах, в авиационных училищах, рассказали друг другу о том, как попали в беду, как оказались в лодзинском лагере.

— Ты гусиным шагом ходил? — уже под конец спросил Кузнецов.