— Слушай, — я снял с подставки, и поставил перед ним закипевший чайник, — ты же знаешь, мое хобби — история древнего мира.

— Да-да, — фыркнул Иван. — Все эти твои древнегреческие римляне, и древнеримские греки. Не стыдно? Про каких-то иноземцев копаешь, а историю своего народа вековой давности — ни бум-бум.

Это был наш с Ваней давний спор. Меня привлекала античность, ну максимум раннее средневековье. Он же был ярый националист, и его любимой темой были первая, и вторая мировая. В этом отношении, мы дополняли друг-друга недостающими знаниями. Спор был давний, — и начинать его сейчас по новой, я не собирался.

— Ну чего еще помню?.. — Я почесал затылок. — Недолго у твоего Колчака музычка играла. Раздолбали его «красные», и расстреляли. На том и сказке конец.

— Так, да не так. — Ваня сыпанул в заварочную чашку пучок гранатовых листьев, и залил крутым кипятком. — На самом деле, это не красные войска Колчака затюкали.

— А кто?

— Ну знаешь, это сейчас все пытаются свести, будто воевали «красные» и «белые». Такое упрощение, для легкости. А на самом деле, кого в то время только не было. И красные, и белые разных мастей, и зеленые, и серо-буро-малиновые, и иностранцы. Полный хаос. А Колчак, получается… сам себя раздолбал.

— Это как? — я от удивления даже прекратил надрывать пачку мятных пряников, которые хотел высыпать перед Ваней в вазочку.

— Да вот так. После начала гражданской, в Сибири образовалось собственное правительство — «Директория». Колчак захватил у неё власть военным переворотом, и объявил себя диктатором. Проправил недолго, — около двух лет. И настолько за это краткое время умудрился достать местных, что мужики начали массово уходить в лес, сбиваться в партизанские отряды, и месить колчаковских солдат. Нападали на обозы, портили рельсы на железной дороге… Короче, реальная партизанская война. К моменту, когда красные начали наступление, войска Колчака, считай, остались без тыла, и коммуникаций. Войска были разрезаны на несколько кусков, подвоз боеприпасов и подкреплений почти невозможен. Красным оставалось только снять с ветки плод.

— Созревший. — Констатировал я.

— Сгнивший. — Поправил Иван. — Нельзя доводить свой народ. Колчак этого не понял, — за то и поплатился.

— Чем же твой Колчак так местных сибиряков умудрился достать? — Уточнил я.

— Чем… Ты пряники то-ко мне поближе двинь. — Достал поборами. Война дело дорогое. А кто пробовал возмущаться — тех в колчаковскую контрразведку забирали.

— И чего?

— И все. Забирали много. А выходило — мало. А если массовое возмущение — массовый расстрел. Знаешь, у нас в средней полосе России, события гражданской как-то замылились. Наложились более поздние беды, когда немцы в Великую Отечественную лютовали. А в Сибири подвиги войск Колчака долго помнили. Что-то вроде немецких карательных команд, и гестапо в одном лице. Люто они себя с населением вели. Оставили народу зарубку в памяти. — Резюмируя эти слова, Ваня умял мятный пряник.

— Чего ты в сухомятку? Погоди, чай разолью.

— Да не надо, — отмахнул надкусанным пряником Иван, — пусть настоится. Самое смешное, что на допросах у красных Колчак делал невинные круглые глаза, и утверждал, что о жестокостях к населению и пленным он ничего не знает. Мол, это подчиненные там тайно зверствовали, а он всегда был в белом, и д» Артаньян.

— А может, правда не знал? — Предположил я.

— А какая разница? Кому в его застенках от этого легче было? Ты главный, — с тебя и спрос. Ну, в общем, как ты и сказал, — пустили красные Александра Колчака в расход.

— Жутковатое словцо, — поморщился я. — «В расход».