Он уходил все дальше и дальше. Пустыня разворачивалась перед ним, соль мешалась с песком, на горизонте барханы песка переходили в купола бурых холмов, поросших жесткой степной травой. Надвигался вечер, испитый, измученный насилием, залитый багряной кровью неба. За Робом тянулась цепочка следов. Он знал, что ветер боится трогать их. Ветер заползал в его одежду и засыпал в карманах.
– Яяя – вечныыый неудааачник… – пел Роб. Но жалость к себе не оставляла его.
Плевать. Лучше дырка в голове, чем этот затянувшийся фарс. Он шел.
– Много лет я кормлю эту бомбу душами, – как ни в чем не бывало продолжал Джек Мормо, не повышая голоса, но отчего-то каждое его слово безошибочно достигало ушей Роба. – С годами она начала требовать все больше и больше. Точно беременная мать, все соки которой уходят плоду. Души не хотели оставаться в моем старом теле. Они вертелись и выпендривались. Знаешь, у пойманных душ очень острые зубы. Они прогрызали во мне дыры. Но я приучился их латать. Я всех зашил.
Чем дальше отходил Роб, тем слышнее ему становился каждый шорох, каждое движение Мормо. Даже не оглядываясь, Роб ясно видел, как тот садится на гроб и вытягивает свои неимоверно длинные ноги. Вот он начинает сдирать с себя куски металла, расшатывает и выдирает пластик. Там что-то шипит и бьет паром. Отчаянно, яростно.
– Меня прозвали хозяином змей, хочешь узнать почему?
Роб не хотел. У него ныли зубы, и главным его желанием было отлить. «Дойди до машин, – твердил он, – они совсем близко, там найдется щель, закоулок, дойди до машин. Там сделаешь все свои дела».
Мормо бесцеремонно схватил Роба за плечо и развернул. Не так уж далеко стрелку удалось уйти. Джек сбросил плащ, большая часть чужеродных пластин валялась у его ног, по груди бежали черные арабские потеки крови. Черт! Да это же татуировка. На глазах у Роба ее завитки и линии ожили. Они превратились в десятки голов, хвостов и туловищ. Змея, сотканная из дыма, грязи и нефти, нырнула под кожу на груди Мормо и вынырнула из-под ключицы. Синие очки больше не сверкали. Джек Мормо стоял тусклый и смертный. Тело его кишело змеями. Позади лежал гроб, припорошенный солью.
– Давай. – К ногам Роба, крутясь, подкатился револьвер. – Пора.
Тттттттттттттттттттттттттттттттттттттттттттттттт, – затрещал воздух, позволяя. Роб наклонился и подобрал «кольт». Пора было приниматься за дело.
Роб молча смотрел, как Мормо подтягивает свой гроб, садится перед ним на корточки и откидывает крышку, небрежно, привычным жестом пианиста, вышедшего к инструменту.
Солнце облило сцену нестерпимым жаром, погрузило в кипящее масло, зажало меж двух листов оргалита. Мормо собирался, снаряжал свои агрегаты, кряхтел и подкручивал. Роб стоял, заледенев. Сейчас это случится. Джек поднял на него глаза. Он снял очки! Сперва Робу показалось, что глаз у того нет – две багровые раны, но потом он вспомнил: «Не смотри ему в глаза! Так глядит сам Дьявол!»
Джек Мормо выпрямился и оказался громадиной, выше десяти футов, ноги его вытянулись, как гофрированные ходули, он покачнулся, пальцы его удлинились, они сжимали рукояти невиданной машины, Роб отказывался верить своим глазам. Так вот почему иглы! Его швейная машина стреляет, как пулемет. Мормо поднял ее из гроба легко, двинулся на Роба, но не вперед, а танцуя, обходя по кругу, руки все время дергались, стригли небо, и только по звуку рассекаемого иглами воздуха Роб сообразил – началось!
Правое плечо распороло острой рассыпчатой болью. Роб выстрелил туда, где мелькал Мормо, но пуля застряла в воздухе. Она билась, ввинчивалась в желе, в которое превратился воздух, кусалась, но двигалась рывками. Мормо тысячу раз мог уйти от нее, он даже изгибался, репетируя это па, но пленка внезапно порвалась, пуля сбила с его груди металлическую пластину, а Роб заорал от докатившейся боли. Иглы торчали из его плеча, как у дикобраза.
Роб попытался нырнуть за бомбу.
Джек Мормо ждал его там.
Втрк-втрк-втрк-втрк! – окатило очередью спину. Роб зарычал и упал лицом в соль. Какой нелепый конец. Он лежал, зажмурившись, ощущая, как соль мельче пудры с каждым вдохом врывается в его ноздри, как она дерет глотку, как гремит кровь в висках, лишая права на капитуляцию, как мозг требует драться, выжить любой ценой, но Роб лежал, не открывая глаз. Сдавался.
Ничего не происходило.
Роб поднял голову, но Джека рядом с ним не было. Роб перекатился на бок, отщелкнул барабан и лихорадочно, звякая «уокером» о соль, вытряхнул из него гильзы. Сел, зажав ствол меж коленей, и принялся набивать его патронами.
Пекло немилосердно. Роб утирал пот со лба, тот выедал глаза, застил обзор, пробирался в каждую ссадину и грозил сожрать заживо. Это чувство ему понравилось: «Я все еще жив».