— Какая радетельная у вас госпожа, повезло вам и дону Алехандро! — перервал Морис поток восхвалений. − А что же, в кладовку все подряд ходят? Как-то это… — он покачал головой.
— Дак нет же! Донья Виолетта за всем следит. А в кладовку можно только с её разрешения, да и ключи только у неё. И у местресс Лучии.
— Ах да, у экономки. А что же сеньориты не хранят там своих вещей? Шляп там или платьев?
— Нет, эрр Морис! Как можно?! Кладовка же. Там то чёрным мылом пахнет, то дёгтем, всё же провоняет! И ежели от сеньориты будет пахнуть свечным салом или лошадиным бальзамом, это будет совсем нехорошо. У сеньорит свои гардеробные, наверху. И всё там у них, и платья, и шляпки. А в кладовку только то относим, что сеньориты отдадут. Да и старьё всякое, что на пожертвования или на переделку.
— Понятно, понятно. А вспомни тот день, когда ты увидела чудовище на шее дона Алехандро…
— Ох, эрр Морис! Страсть-то какая! — Делисия осенила себя знамением и переплела пальцы. — Как вспомню, аж сердце заходится.
— Вот скажи, как, по-твоему, эта тварь убежала из комнаты? Куда она делась? И как думаешь, она могла на тебя наброситься?
— Ох, эрр Морис! Могла, ох как могла! — с придыханием воскликнула служанка. − Я едва вошла, а она обернулась и зыркнула на меня красными глазищами, как есть демон! А потом такой язычище вывалила и зашипела, что у меня коленки подогнулись от страха. А зубы-то у неё длиной, как мои пальцы, — Делисия растопырила пальцы, повернув ладонь к сыщику. — И так мне дурно сделалось, эрр Морис! Как будто я самому барону Самди* в глаза заглянула! От того у меня из рук-то всё и посыпалось: чашки, кофейник, сахарница, ох, как вспомню! Весь ковёр дону Алехандро испоганила из-за этой твари! А уж как я закричала! Уж кричала я так, будто дух испускаю, а потом швырнула в эту тварь подносом и бросилась бежать.
— И она не погналась за тобой?
— Так я же её подносом сшибла, видать, потому она и не погналась, не очухалась, видать. А дверь-то я заперла за собой.
— Так ты её сбила подносом? — удивлённо спросил эрр Морис. — А что же ты в первый раз мне об этом не сказала?
— Ох, простите, эрр Морис, от страху-то и не сказала! — Делисия доверительно понизила голос. − Обо мне и так думают, что я в тот день дурной воды напилась, мне же никто не верил! Все надо мной смеялись. И Карменсита, и Эрнинья. Да и местресс Лучия тоже, чего уж там. Все сказали, что это всё выдумки. А ну как я стала бы всем рассказывать, как огрела эту тварь подносом? И вовсе бы засмеяли! Как можно ударить то, чего не было! Да и доктор сказал, про меня: «Делисия ваша, глупая, как все служанки, и любую тень или белку принимает за чудовище». Нечто я не слышала, как доктор Гаспар фыркал, когда осматривал дона Алехандро? Сказал, что никто его в шею не кусал, а я всё придумала, чтобы меня за разбитые чашки не наказали. А я, эрр Морис, видела всё своими глазами! Как на духу!
— Так и куда делась тварь? — снова переспросил Морис. — Сама-то ты как думаешь?
— Она зашипела и заверещала, так, будто ей на хвост наступили, видать, больно я её приложила. И вот она будто отвалилась от дона Алехандро, как спелая папайя, а потом я уж выскочила из комнаты и не видела, куда она подевалась. Но ясное же — удрала в окно, куда ей ещё убегать!
— А что это был за поднос? Ну, которым ты её ударила?
— Дык… просто поднос, на котором я всегда дону Алехандро послеполуденный кофе приношу, с ручками и павлинами.
— Серебряный?
— Да, эрр Морис, и павлины по нему золотом выведены.
— А можешь мне показать тот поднос?
— Показать-то могу, да теперь им не пользуемся, мейстер Фернандо должен его к ювелиру отослать. Там пятно какое-то пошло, чёрное. Так он в кладовке лежит.