– Не беспокойтесь, – сказал я ему, – мы угощаем. А с иными меркантильными вопросами разберемся завтра. В банке. Кстати. Назовите сумму.
– Человеческая жизнь бесценна, – заметил чекист.
– Значит, я разорен?
– Не переживай, разберемся.
Забив машину жратвой и выпивкой, уже под вечер мы прибыли в студеную тишину подмосковных Люберец, остановив «мерседес» у высокого забора, обгораживающего землевладение брата Вовы.
Братец уже в течение десяти лет выстраивал и благоустраивал свое загородное поместье, в самом деле напоминавшее замок своей внешней облицовкой из природного камня, массивными входными дверьми, декоративными башенками по углам строения и бастионом, на который буквально напрашивался какой-нибудь горделивый стяг.
Это место мне было знакомо с детства. Я любил приезжать сюда – особенно летом, к прозрачной воде карьеров и обступавшему их лесу, ныне, правда, больше похожему на парк. Я же помнил его другим, еще настоящим – с грибами и земляникой, что только отодвинулся перед новостройками, но еще не утратил своего изначального естества, не превратился в оазис очерченного пятна «зеленой зоны» – поглотителя индустриальных дымов и усталого дыхания горожан.
Я нажал на кнопку звонка, прислушиваясь не без опаски, не раздастся ли за забором учащенное собачье дыхание – участок охранял мохнатый и здоровенный как медведь кавказец, который пуще сосисок и говядины предпочитал отведать человечьего мяса, проявляя в этом своем стремлении такое хитроумие и изобретательность, что Вова, горюя, как-то заметил, что вполне мог бы податься в товароведы, ибо, заимев пса, узнал все оптовые и розничные цены на плащи, куртки, дубленки и прочую верхнюю и нижнюю одежду, предназначенную для обоих полов.
– Кого принесло? – донесся голос грубого Вовы, и глухая калитка, предусмотрительно придерживаемая моими усилиями, растворилась на необходимую для общения щель, в которую я сообщил братцу о прибытии его, надеюсь, любимых родственников. Хотя в первую очередь я справился о местонахождении лютого пса.
– В клетке сидит, – успокоил меня Вова. – Вчера, сволочь, последнюю цепь порвал. Кованую.
Я загнал «мерседес» во двор, и мы принялись разгружать багажник, почтительно глядя на лохматого людоеда, грызшего, истекая пузырящейся на клыках слюной, мешавшую ему добраться до нас сетку вольера. В глазах собаки горели демонические голубые огоньки.
Когда я закрывал за собой дверь дома, пес, схватив в свою крокодилью пасть валявшийся на полу вольера рукав от телогрейки, ощерившись, замотал головой, утробно рыча, словно демонстрировал мне все прелести близкого с ним контакта.
Я тщательно запер внутренний засов двери, ведущей в дом. При всем своем сегодняшнем везении в неприятных приключениях, в дополнительных испытаниях судьбы я не нуждался.
– Ну молодцы, ну потрафили! – выговаривал тем временем Вова, взвешивая на широкой ладони тяжелый пакет с розовой шашлычной мякотью. – Ща заделаем деликатес! Прямо в камине!
Мы спустились в подвал, также облицованный камнем, где располагался бар со стойкой, кожаные кресла и камин, сработанный местными печниками-искусниками.
Вова чиркнул спичкой, осторожно прикрывая огонек согнутой ладонью другой руки, поднес его к сухим ломким ветвям, сложенным в закопченном кирпичном зеве.
Дерево потихоньку занялось, огонь разбегался в ворохе сучьев, сливаясь своими синими и золотистыми язычками и наконец затрещал победно, взвив частую россыпь искр.
Сухим и душистым теплом сгорающей ольхи потянуло по подвалу.
Я взглянул на Сергея, прочитав в его глазах ту же, наверное, мысль, что пришла и мне: сидеть бы, мол, тебе, парень, сейчас в ином подвале, а если бы и развели в нем огонь, то в роли шашлыка… Ну и так далее.
Над столом, отличавшимся обилием закуски, сошлись, звякнув гранеными боками, стаканчики.