В спину уперся ствол пистолета. На людной Пушкинской. Средь бела дня. Люди спешат мимо, не обращают внимания. Патруль курит возле «Оптики». Неинтересно патрулю.

Тетка с кошелкой остановилась. Хмыкнула, побежала дальше.

— Руки!

Ну поднял. Невысоко, к плечам.

— Медленно оборачиваемся…

Ну, оборачиваюсь. Медленно.

— Купился! Купился, лопух!

Кот был счастлив. Удачливый адвокат Семенюк — друг, блин, детства — скакал козлом. Ржал жеребцом. Кривлялся макакой. И пьян был, ясен пень, как хавронья.

— Сдрейфил? Усрался?

Он тыкал мне в лицо толстенной авторучкой. Тупой конец ее был исполнен в виде ствола «Парабеллума». Сувенир. Или подарок благодарного клиента.

— Не бзди, старик! Мы еще увидим небо в пороховницах! За мной!

Подхватило, завертело. Словно девочку Элли с ее домиком — бац, и ты уже в стране Оз. Ищешь мозги чучелам и носы буратинам. Опомнился я за столиком на другой стороне улицы. Кафе «Авангард», открытая веранда. И в руке у меня — кружка «Черниговского».

И я уже отхлебнул.

— Давно не виделись, старик! Ты, говорят, забурел?

— Забурел.

С Котом лучше не спорить. Быстрей отвянет. Я посмотрел на часы. Ладно, время есть. Обеденный перерыв. Черт меня дернул выскочить за яблочным соком. Люблю яблочный, а в холодильнике закончился. Не бабу Нелю же ждать? Шиза заодно попросила сигарет ей купить. А она пока борщ нагреет.

Грей, не грей — остынет теперь борщ…

— Вот! Вот, едрёна Матрёна! — он одним глотком уполовинил свою кружку. Отдышавшись, указал пальцем в облако: — Мне там сразу сказали. Большой брат следит за тобой, Золотарь! Станешь шишкой, не забывай нас. Сирых…

— Не забуду, сирый. Я помню: тебя — в судьи. За полста штук.

— У меня нет столько, — пригорюнился Кот.