Я вспоминаю, что не обедал.

— Соляночку, пожалуйста. И стакан воды. С газом.

Молоденький официант испаряется, оставив на столе чистую пепельницу.

— Мне ваша бывшая супруга звонила, — Заусенец вертит в руках пачку сигарет, но закуривать не спешит. — Вы извините, конечно… У нее с нервами все в порядке? Я понимаю: сын в больнице, мать переживает…

Он мялся, подыскивая слова, которых нет в милицейском лексиконе. Сжалившись, я подсказал:

— Истерила?

— Еще как! То божьей карой грозила, то прокуратурой…

— А вы действительно закрываете дело?

Он отложил пачку в сторону. Выдохнул, как перед стопкой водки.

— Закрываю.

— На каком основании?

— Ввиду отсутствия состава преступления.

— Отсутствия?! Моего сына чуть не убили… — я вовремя поймал себя на том, что повышаю голос, и перешел на злой шепот: — …а вы не желаете искать виновных?! Может, он сам себе голову об стену разбил?!

Чертов бомж! Почудилось, что он сидит за соседним столиком. Бормочет:

«Мужик… эй, мужик!.. не надо, а?»

Медля с ответом, Заусенец наконец закурил. Словно хотел отгородиться от меня завесой табачного дыма. Черт, да он ведь нервничает не меньше моего! Капитан, «следак», прожженный мент! Что происходит?

— Я понимаю, звучит, как бред. Но дело обстоит именно так. Ваш сын сам нанес себе все травмы. Есть свидетель.

— Какой, на хрен, свидетель?!

Орать на капитана, сидя за столом, неудобно. Я вскакиваю, едва не опрокинув стул. Из-за стойки на нас пялится изумленный бармен. Капитан машет ему рукой: все, мол, в порядке.

— Какой свидетель? Бомж-алканавт из подворотни?! Ему стакан налей — он что угодно расскажет! Что на Антона напали пришельцы из тарелки! Мутанты из канализации! Тоже мне, свидетель…