Глава 3

Восьмой участок на поверку оказался девятым – Ульяна по привычке убрала из счета полуразвалившийся дом, стены которого облепили голые ветви девичьего винограда. Летом ветхая изба с одиноко хлопающей по ветру ставней не видна за красно-зеленым пологом, а участок вокруг зарастает крапивой и цветущей армерией, некогда украшавшей клумбы. Когда-то и здесь заботливые руки пололи грядки, собирали с яблонь спелые плоды, заливали в чашку кипяток, угощая пришедших чаем. Когда-то.

Отголоски прошлого смотрели на Катерину пустыми окнами, а она смотрела на них. Прямо, серьезно, с нотами неизведанной затаенной тоски. Вот они, молодые и пышущие здоровьем, смело принимающие каждый вызов и бросающиеся навстречу приключениям. Сколько еще они будут такими? До орущих, категоричных, но нежно любимых младенцев, появляющихся у совершенно не готовых (сколько ни говорите, а к ним невозможно быть подготовленными) семей, до начальников-сволочей, до первых артрозов и артритов. Время сожрет их. Так же неумолимо и неотвратно, как поглотило хозяев этой избушки, оставленной тосковать без звонкого хохота и ласковой руки.

Елизаров сочно выругался, отвел душу. Вцепившись короткими ногтями в щеки, с нажимом оттянул их вниз, запрокидывая голову. Поглядел на небо с глубоким укором. И развернулся обратно: пересчитывать проклятые избы. Эта действительно оказалась восьмой.

Путем коротких дебатов и простых выводов они подошли к следующей, в которой по всем законам полагалось жить старосте деревни.

Залилась лаем и затанцевала маленькая лопоухая собака, бегающая по двору без цепи. Она смело просовывала тонкую, остро вытянутую лисью морду в широкие прорези деревянного забора и щерила мелкие зубки. При этом коварное создание вовсю виляло куцым хвостом: «Что стоишь, подойди, я добрый». За домом забор продолжался – тянулся сотки на три, может, больше – Катерина не была мастером определения площадей. Просто поле за домом ей показалось большим. На нем свободно расхаживали четыре черно-пестрые коровы, размеренно жуя первую выбившуюся траву.

Недалеко от избы в землю были врыты два железных столба с протянутыми через них длинными веревками. Рядом стояла низенькая сморщенная старушка. Звонко шлепало по воздуху постельное белье в ее руках. В памяти Смоль нежно всплыл образ собственной бабушки, так же встряхивающей одежду, прежде чем отправить ее на сушку. Чтоб была разглаженной и высохла не мятой.

Стоящий возле Кати Бестужев неожиданно глубоко и прискорбно вздохнул, по привычке запуская пятерню в светло-пшеничные волосы:

– А я-то думаю, что не взял? И с кем мне теперь постельное делить?

– С идиотом дели или с нашей мадам. Она вон какая, там и кровать, считай, вся твоя будет. – Гаврилова стрельнула взглядом из-под тонко выщипанных бровей сначала на Славика, затем на Катю. Оба довольно осклабились ей в ответ. Елизаров еще и средний палец оттопырил, гордо протягивая к ее носу. Шлепнуть по нему Гаврилова не успела, парень ловко увел руку в сторону, злорадно хохотнув.

– С идиотом боязно, вдруг ему понравлюсь, а с мадам стесняюсь, вдруг мое сердце украдет? – Обворожительно улыбнувшись раздосадованной Катерине, он с наигранной печалью развел руками. Не получившая развития для своей колкости Надя недовольно закатила глаза.

– Договоришься, Сашка, проснешься, а она у тебя под боком. Сердце, руку и печень ждет.

– Я брала несколько комплектов, так что поделюсь. – Смоль сказала это мимолетом, вновь включая фотоаппарат и делая фотографию женщины, потирающей поясницу около таза с бельем. Простыни развевались за ее спиной.

– И будет наш Сашка спать в розовых мишках, красота.

– Лучше, чем в черных шелках и с БДСМ-причиндалами над головой.

– Извращенка.

– Не завидуй.

На короткую перепалку девушек никто не обратил внимания. Славик-то и вовсе второй год подряд подбивал Катерину оформить Гавриловой фонарь под глазом – для лучшего обзора и кротости ума. Смоль же прозвала себя пацифисткой и стоически терпела гадкую натуру редкой собеседницы, вяло отбиваясь от словесных атак. Гаврилова была чем-то совершенно незначительным – призраком прошлого, тянущего к ней сведенные жадностью алые когти.