– Княже, позволь мне слово молвить.

Мой голос в тишине внимающей Юрию Ингваревичу гридницы расслышали все. И князь, с некоторым неудовольствием посмотрев в мою сторону, все же согласно склонил голову:

– Говори, воевода.

Я благодарно поклонился, после чего твердо произнес, смотря прямо в глаза правителю Рязани:

– Нужно соглашаться на предложение поганых, но выдвинуть при этом свои условия.

Вспыхнувший было в зале ропот мгновенно потушил ледяной голос князя:

– Это какие же такие условия?!

– Мы дадим им съестные припасы только после того, как поганые сами сожгут все свои пороки. Не разберут, а именно сожгут их – до заката текущего дня. Иначе, когда рати наших союзников… – Тут я обвел присутствующих насмешливым взглядом и продолжил: – Иначе, когда новые (!) рати наших союзников из Чернигова и Владимира придут к нам на помощь, мы похороним все воинство поганых в нашей земле. Так же, как похоронили тумены Бури, Кадана и Бурундая под Пронском и Ижеславцем! Пора бы уже хану узнать, что подкрепление с юга не придет – это сделает его сговорчивее.

Князь, внимательно посмотревший мне прямо в глаза, без обиняков спросил прямо в лоб:

– Но ты ведь только что сам говорил, что поганые попробуют ударить, когда мы откроем ворота, разве не так?

Я позволил себе злорадную ухмылку:

– А мы не будем открывать ворота. Мы позволим навести два-три перешейка через ров напротив бреши и пригласим поганых во главе с Батыем войти в Рязань. Сами же встанем на стену гуляй-города, разместим там большую часть стрелков из дружины, приготовим обе тысячи конных гридей. Когда хан и его ближники перейдут ров и втянутся вглубь города, мы вновь сожжем перешейки огнем станковых стрелометов, отрезав поганым путь назад! А сквозь проходы в телегах, что мы тут же откроем, по головному отряду врага ударят и пешие дружинники, и всадники. Последние пусть атакуют навстречу друг другу вдоль вала, замыкая кольцо вокруг ворогов, а пешцы ударят в лоб! Ну и лучники добавят, куда же без них… Если все удастся, мы уничтожим верхушку орды, а нет, так Перебьем несколько сотен отборных поганых, что станет лучшей тризной по вероломно убитому ханом Федору Юрьевичу!

– Да-а-а-а!!!

– Гойда!!!

– Слава воеводе Георгию Елецкому!!!

Собравшиеся в гриднице пришли в самое настоящее неистовство, столь им глянулась моя задумка! И если изначально кому-то могла не понравиться предложенная мной хитрость как подлая (с точки зрения татар так оно и есть), то, напомнив об убийстве сына Юрия Ингваревича и об истреблении его посольства, я целиком и полностью обосновал свой план. И даже напоминание о языческом обряде проводов усопших не вызвало отторжения у собравшихся – христианство еще не окончательно вытеснило местные языческие традиции и обряды, по крайней мере, безобидные, каковой тризна и является. Хотя то, что я предложил, на самом деле есть откровенная месть… Впрочем, в данном случае лично мне ближе такое понятие, как «справедливое воздаяние»!

Гул и гомон бояр, витязей и младших князей стих не сразу даже после того, как Юрий Ингваревич поднял руку, призывая их к тишине. И лишь дождавшись, когда все смолкнут, он не удержал торжествующей улыбки, твердо припечатав:

– Быть по сему!

Бату-хан, получивший ответ кагана Юрги от бледных от страха послов, разъяренным тигром метался по шатру, где позволил остаться лишь старому лису Субэдэю, спокойно взирающему на взбешенного ларкашкаки и лишь довольно щурившегося при каждом глотке горячей шурпы. Проклиная хитрых орусутов, поставивших его в тупик, Бату сыпал самыми грязными ругательствами, сбивая ногами встречающиеся на его пути подносы с вяленым мясом и подушки… Наконец он замер на месте, тяжело дыша.

– Что скажешь, старый друг моего деда?! Верно ли я понимаю, что орусуты и сами захотели заманить нас в ловушку?!