Когда мы вошли внутрь, жрицы встретили нас осуждающими взглядами. Казалось, что меня прям там испепеляет. Ситуацию спасла Ларсене, взяв сына из рук Яды. Вот только Август сразу же вернулся к девушке, а ритуал пришлось проходить ей.
Дав подержать мне ребёнка, она стала переодеваться. Вот чёрная ткань падает к ногам. Вот тело реагирует на прохладу храма. А мой взгляд застревает на груди – распустившаяся алая роза, оплетенная зелёными шипами, привлекла моё внимание.
В своей жизни я видел многое, различные символы, руны, но чтоб Богиня, чья правда любить и нести в мир прощение, наградила собственную дочь знаком кровной мести – никогда. Ни за что бы не поверил, если бы не видел этот рисунок собственными глазами. На белой коже он смотрелся слишком пёстро. А место, где был расположен символ, необычное. Ещё ни у одной жрицы не ставился след Богини против сердца. Даже моя чёрная снежинка полыхает синем пламенем на плече. Чем же она заслужила такую нелёгкую участь? Не могла же она желать себе смерти? Да ещё с такой жаждой, что единственный вариант – быстрая смерть – удар в самое сердце? Но почему такой уход?
Пока я разглядывал розу, девушка быстро облачилась в белую сорочку и, забрав сына, вошла в ритуальный круг. Сестры принялись читать заклинания. И всё было хорошо… Пока зал храма не погрузился во тьму, а пламени свечей не полыхнуло к потолку. Оно закружилось вокруг девушки, прижимавшей к груди кричащего ребенка, она ему что-то шептала, пела, пыталась успокоить, но было видно, что самой ей было не лучше. Огонь проникал под кожу, выжигал органы, повышал температуру тела и совершенно не щадил ни молодую жрицу, ни годовалого мальчика.
Как в замедленном кадре, я видел, как теряет сознание Яда. Видела, как длинные ресницы упускаются тенью на щеки. Чувствовал, как ей было тяжело справляться с магией двадцати сестёр.
В надежде поймать обессиленные тело, я пересёк чёрту. Последнее, что я слышал, проваливаясь в темноту, был обеспокоенный голос Ларсене.
И наступила тьма.
Когда же я открыл глаза, был в собственном кабинете. Случившееся показалось бы сном, если бы не одно «но» – я видел себя со стороны.
Этот камзол, я надевал его в тот день, когда пообещал жене прогуляться по улицам столицы и, пока я собирался, она пропала.
Яда!
Так вот почему она мне снилась. Вот почему магия не реагировала на Констанцию – она давно сделала свой выбор. И этим выбором была невысокого роста девушка, с волосами цвета воронова крыла и большими карими глазами.
Я вдруг вспомнил всё. И что женился на Олимпии – девушке из очень бедной семьи. И что желал развестись, только родит она сына. И то, как однажды утром проснулся, а вместо запуганной серой мышки предо мной предстала светская львица, не боящаяся мнения общества, не стремившаяся кому-то понравился и живущая по собственным принципам, и уж точно не желавшая со мной разводиться. С первых дней она покорила моё сердце, заставив напрочь позабыть обо всём на свете, кроме неё. Когда она улыбалась, душа моя пела серенады. Когда на её глазах появлялись слезы, магия внутри бушевала и требовала придать обидчика клейму, даже если этот обидчик я сам.
Вспомнил, как её тонкие пальчики растягивали мой камзол, чтоб правильно его застегнуть. Как она ловко расчёсывала мои волосы. Как рассказывала о своём прошлом. И платье. То платье, которое она сшила сама, но так и не смогла выгулять в свет.
Я вспомнил всё. И даже то, кому могло понадобиться стереть мне память.
Но один вопрос оставался нераскрытым: как она вытащила ребенка из биологической матери?
Ответ пугал. Я очень надеялся, что моей жене не пришлось пережить это ужасное состояние потери, эту боль как физическую, так и душевную.
И если всё так, как я думаю, я собственными руками оторву ей голову!
Роза
Когда мозг отключился я попала в затягивающая темноту. Прислушавшись, уловила лёгкое дыхание ветерка, игравшего с ещё зелёной листвой. Щебетание небольших птичек доносилось откуда-то сверху. А когда открыла глаза, узрела себя, стоявшей посреди цветущего сада.
Я знала этот сад. С Августом каждый день приходила сюда. Но что-то в этом месте было мне незнакомым. Его энергетика. Она была другой, более живой.