Борей

Арочный небесный свод сливался с океаном, огромной темно-синей дугой расстилавшимся с севера на юг. Словно гигантский купол, он накрыл остров и окрестности и своим весом изогнул горизонт. Темные волны Тихого океана перекатывались плавно и шумно, как будто некто наверху раскачивал невероятных размеров чашу, в центре которой и находился родной остров. Шиашкотан же, или Шишка в простонародье, если смотреть с застывшего и еле дымящегося вулкана, больше похожий на большую восьмерку, разлегся между океаном и Охотским морем точно медуза, порожденная Катастрофой. В туманной дымке серого горизонта были различимы еще два острова, пустующих и одиноких.

Данилка, худой и белобрысый пятнадцатилетний пацан, вздохнул. Пожалуй, слишком глубоко и громко. Удивленная птица выпорхнула из зарослей ольхи и устремилась вниз, вдоль склона горы, туда, где располагалась деревушка выживших. Частично закрытый от глаз черными клубами дыма чадящих костров, огромный, покрытый ржавчиной левиафан лежал на боку у берега, навсегда потеряв возможность вернуться в темные холодные воды океана. Его мощные хвостовые винты висели в воздухе, ржавея. Красный корпус металлической конструкции, более напоминающей крупного синего кита, обступили постройки из дерева. Будто чудовище уже не могло за себя постоять, поэтому и позволяло маленьким человеческим фигуркам ползать вокруг. Они обустраивались, строя хлипкие домишки рядом, окружая, используя, воруя из нутра — гигантского трюма с двойным бортом — топливо, благодаря которому люди и прожили двадцать лет.

«Витязь», малый нефтеналивной танкер, выброшенный цунами на берег Шиашкотана, Курильской гряды, словно лампочка, притягивающая мотыльков, когда-то давно собрал вокруг себя выживших. И, словно лампочка, давал свет и тепло. Полторы тысячи тонн «черного золота» оказались как нельзя кстати на пустующем острове, и нефть неплохо заменяла любое другое топливо, хотя нещадно чадила и выделяла ядовитый дым. Но люди на то и люди, чтобы найти выход из любой ситуации. Пищу варили или тушили в закрытых контейнерах, а крабов — прямо в панцирях. Печи из корабельного металла делали глухими с подачей топлива с улицы, и горения нефти хватало на обогрев хижины — жар «черное золото» выделяло достаточный, чтобы в студеную ветреную зиму жить почти комфортно и не бояться смерти от холода. Однако никакого слада не было с самодельными лампадками из наполненного нефтью сосуда и колбы с фитилем — сколько ни оставляли отверстий в потолке для вентиляции, но помещения, одежда и, казалось, уже сама кожа пропитались едким запахом горящей нефти.

Русские, японские, корейские рыбаки, оставшиеся без дома после Последней Войны, как окрестили ее моряки, собрались здесь и создали общину. Численность ее перевалила в последнее время за триста человек. Потихоньку, помаленьку, но люди строили новую жизнь на этом безрадостном клочке земли, зажатым водами океана и моря. И то, что эта одна большая семья уцелевших, несмотря на случаи отравления людей нефтью, продолжала, хотя и медленно, но расти, лишь укрепляло веру, что все правильно и жизнь идет своим чередом.

Вот только Даньке так не казалось. Он вновь уныло вздохнул и прильнул к потрескавшемуся стеклу окуляра — все что осталось от найденного в застывшем навсегда на рифе с другой стороны острова КПСКР бинокля. Сегодня, как и случалось раз в год, у Шишки кинул якорь минный тральщик из Петропавловска. Страшные люди… Выполняющие всегда одно и тоже действие, потом сворачивающиеся и отплывающие восвояси. Раз в год разыгрывающаяся на глазах обитателей острова драма являла собой верх жестокости, но ни один из жителей все же не мог пропустить происходящее. Кто-то наблюдал из жалости, кто-то из боязни, а кто-то болел всем сердцем за несчастных… А кто-то — и Данила знал одного такого — ненавидящим взглядом сверлил корабль и расхаживающих по палубе врагов.

Парень перевел окуляр с корабля на берег, и различил чуть в стороне от селения и толпы, сгрудившейся на утесе, одинокую фигуру, застывшую с самого утра, как только ненавистный тральщик показался на горизонте, а потом бросил якорь в полумиле от берега. Капитан первого ранга Нахим — единственный родной Данилке человек, отчим, после смерти матери взявший опеку над пасынком в свои руки и не оставивший мальчишку полным сиротой, одиноким и забывшим семейный уют. Чеков знал тайну этого сурового мужчины. И не только то обстоятельство, что он когда-то прибыл на остров с этим тральщиком — об этом знали все — но и о другом: тайну, которую сам Нахим в сильном подпитии, горюя об усопшей жене, рассказал ему. И об этом Данила никому не распространялся… в том числе не помнящему состоявшегося разговора Нахиму.

Парень перевел окуляр обратно на корабль и медленно поднялся на ноги. Трагедия начиналась.

На маленькую корму вывели трех человек, остальные пять с автоматами наперевес толкали их. Порой довольно грубо: один растянулся на палубе после такого тычка, и лишь леера по борту не дали бедняге свалиться в холодные темные воды.

Заключенных построили вдоль лееров, и из нутра тральщика вынырнул офицер. Его несложно было отличить от других по широкой черной фуражке с блестевшим спереди «яйцом» — кокардой. Данил нацелил оптику на Нахима и заметил, как напряглась фигура отчима, а кулаки сжались. Он определённо узнал ненавистного человека, отправившего соперника на изолированный пустынный берег.

И вновь парнишка оглядывал корабль. Офицер что-то говорил, а губы Чекова непроизвольно зачитывали давно заученный со слов Нахима текст:

«…являетесь врагами… решением Совета, осуждены на изгнание… каждому из вас положен годовой паек… скитания и жизнь в изоляции должны изменить вас… когда Совет посчитает нужным, вас заберут с острова… все в ваших руках: перевоспитание и будущая жизнь… каждый человек на счету… гнусного предательства… только суровыми испытаниями смоете свой позор!..»

Офицер говорил еще и еще, как будто беднягам нужна была напутственная речь перед смертью, словно они и сами не понимали, что никто уже не вернется домой. Это был театр для одного человека — Нахима, и ведь не жалко тратить топливо, чтобы пройти на корабле многие мили и каждый год показывать единственному неслучайно выжившему человеку одно и то же… Как будто он мало вытерпел, оставаясь в заточении более десяти лет. Но нет, месть человека с кокардой — месть на все времена. Пока не кончится топливо, либо — не погибнет кто-то из них.

Тем временем людей с корабля столкнули в воду. Данила застыл, затаив дыхание, всматриваясь в темную, отражающую серый с красной ватерлинией борт воду. И, наконец, смог выдохнуть, когда все трое вынырнули на поверхность. Шанс есть, и доказательством тому служит капитан, точно воткнутая в землю жердь, застывший на берегу. Следом полетели три тюка — пайки на год на каждого отверженного.

— Нет! Нет… нет… нет! — зашептал парень, увидев, как один из пловцов развернулся за тюком. — Быстрее к берегу, дурак! Потом будешь вылавливать свои манатки…