— Тебе хватит?

— Первые пять глотков делаешь ты.

— Хватит дурачиться, Паша. У меня зуб на зуб не попадает. Вернемся домой, тогда и подурачимся.

— Ты хочешь, чтобы я вернулся?

— Мне страшно одной. Побудь со мной до утра. А завтра я уеду на дачу.

— Договорились.

Они ехали по городу, не встречая ни машин, ни людей.

Не доезжая моста, они свернули на набережную, потом проехали еще пару километров и подъехали к докам. Здесь огней вовсе не было. Фары освещали колдобины, угольные кучи, ржавые бочки, заброшенные контейнеры. У воды они остановились. Широкая река Урал. Над гладью поднимался пар. Весна наступала семимильными шагами.

Они вышли из машины и осмотрели поваленный на бок гнилой буксир.

— Не провалиться бы, — осторожно ступая, сказала девушка.

— Нет тут никаких цепей. Нужен груз. Иначе труп всплывет. Якорь мы не поднимем. Лебедка неподвижна.

— А может, и не надо. Пусть плывет. Течение быстрое. За ночь его унесет за сотню километров. Труп он и есть труп.

— Труп — это состояние души и тела, а не фамилия. Если он в розыске не значился, то его не опознают.

— Не томи меня, Павел. Давай его скинем.

— Вот что значит настоящая любовь к своему ближнему.

Они вернулись к машине, вытащили ковер и с трудом доволокли до борта. Арина трижды роняла свой конец.

Когда раздался громкий всплеск воды, она перекрестилась и тихо сказала:

— Упокой, Господи, душу раба твоего Карла.

— Не упокоит. Я так думаю, что тебе не надо ходить в церковь и ставить ему свечку. А в синагогу тебя не пустят.

Павел достал бутылку из кармана, отвинтил пробку и протянул вдове.