Стоял костёл новый, незрубленный, А в том костёли три оконечки: У першом океньцы ясное сонце, А в другом океньцы ясен мисяц, А у третём океньцы ясныя зироньки. Не есть воно ясное сонце, Але есть вон сам Господь Бог; Не есть вон ясный мисяц, Але есть вон сын Божий; Не есть воны ясныя зироньки, Али есть воны Божие дети. В Липецком уезде Тамбовской губ. уцелела замечательная песня о том, как девица просила перевозчика переправить ее на другую сторону:
Перевощик, добрый молодец! Перевези меня на свою сторону. – Я перевезу тебя – за себя возьму. В ответ ему говорит красная девица:
Ты спросил бы меня, Чьего я роду, чьего племени? Я роду ли большого, ни малого: Мне матушка – красна Солнушка, А батюшка – светёл Месяц, Братцы у меня – часты Звездушки, А сестрицы – белы Зорюшки. По одной литовской песне, сама Денница является уже не соперницею Солнца, а его дочерью.
Эти родственные отношения не были твердо установлены; они менялись вместе с теми поэтическими воззрениями, под влиянием которых возникали в уме человека и которые в эпоху созидания мифических представлений были так богато разнообразны и легко подвижны, изменчивы. Названия, придаваемые месяцу и звездам, так же колебались между мужским и женским родом, как и названия солнца…
Как месяц представляется мужем богини солнца, так луна, согласно с женскою формою этого слова, есть солнцева супруга – жена Дажьбога. «Солнце – князь, луна – княгиня» – такова народная поговорка, усвояющая солнцу тот же эпитет князя, который у нас употребляется для обозначения молодого, новобрачного супруга, а в польском языке перешел в нарицательное имя месяца. Еще у скифов луна была почитаема сестрою и супругою бога солнца и называлась тем же именем, какое придавалось и солнцу, только с женским окончанием. Этим названием скифский бог солнца роднится с греческим сребролуким Аполлоном, а богиня луны с его сестрою – Артемидою (Дианою).
Солнце постоянно совершает свои обороты: озаряя землю днем, оставляет ее ночью во мраке; согревая весною и летом, покидает ее во власть холоду в осенние и зимние месяцы. «Где же бывает оно ночью? – спрашивал себя древний человек. – Куда скрываются его животворные лучи в зимнюю половину года?» Фантазия творит для него священное жилище, где божество это успокаивается после дневных трудов и где скрывает свою благодатную силу зимою. По общеславянским преданиям, сходным с литовскими и немецкими, благотворное светило дня, красное солнце, обитает на востоке – в стране вечного лета и плодородия, откуда разносятся весною семена по всей земле; там высится его золотой дворец, откуда выезжает оно поутру на своей светозарной колеснице, запряженной белыми огнедышащими лошадьми, и совершает свой обычный путь по небесному своду. Подобно грекам, сербы представляют Солнце молодым и красивым юнаком; по их сказаниям, царь Солнце живет в солнечном царстве, восседает на златотканом, пурпуровом престоле, а подле него стоят две девы – Заря Утренняя и Заря Вечерняя, семь судей (планеты) и семь вестников, летающих по свету в образе «хвостатых звезд»; тут же и лысый дядя его – старый Месяц. В наших сказках царь Солнце владеет двенадцатью царствами (указание на двенадцать месяцев в году или на двенадцать знаков зодиака); сам он живет в солнце, а сыновья его в звездах; всем им прислуживают Солнцевы девы, умывают их, убирают и поют им песни. Словаки говорят, что Солнцу как владыке неба и земли прислуживают двенадцать дев – вечно юные и прекрасные. Упоминаемые сербскими песнями Солнцевы сестры, конечно, тождественны с этими девами… С теми же мифическими девами встречаемся и в литовских песнях: «Под кленом течет студенец; сюда приходят божьи сынки плясать при лунном свете с божьими дочками. Пришла я (девица) к источнику умыться, как вымыла лицо белое – упало мое колечко в воду. И пришли божьи сынки, и выудили мое колечко из глубины вод; приехал добрый молодец на вороном коне с золотыми подковами: поди сюда, девица! поди сюда, молодая! скажем друг другу словечко, подумаем думочку – где речка поглубже, где любовь любовнее?» Выражение «божьи дочки» имеет при себе вариант «Солнцевы дочки». «Куда девались божьи кони? – спрашивает песня и отвечает: – Божьи сыны на них поехали. Куда поехали божьи сыны? Искать дочерей Солнца». Литовская поговорка так выражает об излишней разборчивости: «Ему и Солнцева дочь не угодит!» Кто эти Солнцевы девы – сестры и дочери? Хотя предание и считает звезды детьми Солнца, тем не менее мифическая обстановка, в которой являются Солнцевы девы, не позволяет считать их за олицетворение этих светил; напротив, все говорит за тождество их с водными нимфами (эльфами, вилами, русалками), в образе которых языческая древность воплотила быстролетучие грозовые облака. Они показываются при студенцах (старинная метафора дождевых туч), низводят с неба молнию, поют песни, танцуют с божьими сынами и вступают с ними в любовные связи. Заметим, что в свисте ветров и вое бури простодушному язычнику слышались песни духов, а в прихотливом полете облаков и в крутящихся вихрях виделись их пляски и свадебное веселье. Солнцевы девы умывают солнце и расчесывают его золотые кудри (лучи), т. е. разгоняя тучи и проливая дождь, они прочищают лик дневного светила, дают ему ясность. Тот же смысл заключается и в предании, что они метут двор Месяца, т. е. разметают вихрем потемняющие его облака. Обладая бессмертным напитком (живою водою дождя), Солнцевы девы сами представляются вечно прекрасными и никогда не стареющими.
Заря олицетворялась у славян в образе богини и называлась сестрою Солнца, как это видно из песенного к ней обращения:
Заря ль, моя Зоринька, Заря, Солнцева сестрица! В заговорах, которые обыкновенно произносятся на восток – при восходе солнца, ее называют красною девицею: «Заря-Зоряница, красная девица, полунощница» (т. е. рано пробуждающаяся, предшествующая дневному рассвету). Подобно богине Солнцу, она восседает на золотом стуле, расстилает по небу свою нетленную розовую фату или ризу[18], и в заговорах доселе сохраняются обращенные к ней мольбы, чтобы она покрыла своею фатою от волшебных чар и враждебных покушений. Как утренние солнечные лучи прогоняют нечистую силу мрака, ночи, так верили, что богиня Заря может прогнать всякое зло, и наделяли ее тем же победоносным оружием (огненными стрелами), с какими выступает на небо светило дня; вместе с этим ей приписывается и та творческая, плодородящая сила, какая разливается на природу восходящим солнцем. Крестьяне выставляют семена (хлеб, назначенный для посева) на три утренние зори, чтоб они дали хороший урожай. Согласно с наглядным, ежедневно повторяющимся указанием природы, миф знает двух божественных сестер – Зарю Утреннюю и Зарю Вечернюю; одна предшествует восходу солнца, другая провожает его вечером на покой, и обе таким образом постоянно находятся при светлом божестве дня и прислуживают ему. Утренняя Заря выводит на небесный свод его белых коней, а Вечерняя принимает их, когда оно, совершивши свой дневной поезд, скрывается на западе. В Каринтии утреннюю зарю называют дъжница – слово, тождественное с именем звезды денницы или утренницы и родственное с древним названием солнца Дажъбогом. В сербских песнях звезда Денница слывет сестрою Солнца, как у нас Заря; в областных наречиях деннице дают название зарница (в малорос. заря означает вообще звезду), а у литовцев она носит имя Аушрине (прилагательное «утренняя», заставляющее предполагать при себе существительное «звезда»). Итак, названия зари образовались от тех же корней, от которых произошли слова, означающие день и утро. Соответственно метафорическому представлению солнца горящим светильником, Аушрине разводила ранним утром богине Солнцу огонь, а Вакарине (вечерняя звезда – другое название Венеры) гасила его и стлала для утомленной богини постель – поэтическая картина, совпадающая по содержанию со славянским преданием о выводе Солнцевых коней Утренней Зарею и уводе их Вечерней Зарею. У эстонцев возжжением и погашением Солнцева светильника заведуют Зори. Верховный бог-прадед, по сотворении мира, поручил своей дочери принимать заходящее Солнце, отводить его на покой и хранить его светильник в продолжение ночи, а сыну своему – снова возжигать этот светильник при наступлении утра и отпускать Солнце в дневное его странствование. Весною, когда на севере дни бывают самые долгие и утро почти сливается с вечером, сестра, принимая светильник Солнца, должна тотчас же передавать его из рук в руки своему брату. При одной из этих встреч они пристально взглянули друг другу в очи, пожали взаимно руки и коснулись устами. «Будьте счастливыми супругами!» – сказал им отец, но дети просили не нарушать радости стыдливой любви и оставить их вечно женихом и невестою. С тех пор, когда они встречаются весною и сливают свои уста в сладком поцелуе, румянец покрывает щеки невесты и отражается по небу розовым блеском, пока жених не зажжет дневного светильника. Время этой встречи празднует вся природа: земля убирается в зелень и роскошные цветы, а рощи оглашаются песнями соловьев. Итак, миф отождествляет зарю с звездой, денницею, по сходству издревле присвоенных им названий, или правильнее – переносит на планету Венеру представления, созданные поэтическою фантазией о заре.
В гимнах Вед и в мифических сказаниях греков Заря изображается то матерью, то сестрою, то супругою или возлюбленною Солнца, выводит его вслед за собою и таким образом как бы рождает его каждое утро. По исследованиям Макса Мюллера, простое, естественное явление, что при восходе солнца заря гаснет, скрывается, на метафорическом языке ариев превращалось в поэтическое сказание: прекрасная дева Заря бежит от восходящего Солнца и умирает от лучезарных объятий и жаркого дыхания этого пламенного любовника. Так юная Дафна убегает от влюбленного Аполлона и умирает в его объятиях, т. е. лучах, ибо в числе других уподоблений лучи солнечные назывались также золотыми руками. Тот же смысл заключается и в следующих метафорических выражениях: «Солнце опрокинуло колесницу зари», «Стыдливая Заря скрывает свое лицо при виде обнаженного супруга – Солнца». Ярко сияющее солнце казалось обнаженным, в противоположность другой метафоре, которая о солнце, закрытом темными облаками, говорила как о божестве, накинувшем на себя одежды (облачение, покрывало). Покинутое Утренней Зарею, одинокое Солнце совершало свое шествие по небу, напрасно отыскивая свою подругу, и, только приближаясь к пределам своей дневной жизни, готовое погаснуть (умереть) на западе, оно снова, на краткие мгновения, обретало Зарю, блиставшую дивной красотою в вечернем сумраке.
Приведённые свидетельства наглядно говорят, что в то древнее время, когда над всем строем жизни владычествовали патриархальные, кровные связи, человек находил знакомые ему отношения и во всех естественных явлениях; боги становились добрыми семьянинами, были отцы, супруги, дети, родичи. Олицетворяя божественные силы природы в человеческих образах, он перенес на них и свои бытовые формы. Но такие родственные связи богов были плодом не сухой, отвлеченной рефлексии, а живого, поэтического воззрения на природу, и смотря по тому, как менялось это воззрение – менялись и взаимные отношения обоготворенных светил и стихий: одно и то же божество могло быть то отцом, то сыном другого, быть рожденным от двух и более матерей и т. д. Вот почему даже там, где под влиянием успехов народной культуры вызвана была деятельность ума к соглашению различных мифических представлений (напр., у греков), даже там поражает нас запутанность и противоречие мифов. Очевидно, что у народов, стоявших на значительно низшей ступени развития, еще явственнее должны выступать черты, указывающие на неопределенность и неустановившееся брожение мысли. Уже отсутствие у славянских племен таких названий для месяца, утренней и вечерней зари и звезд, которые бы из нарицательных с течением времени обратились в собственные, нелегко распознаваемые в своем первоначальном коренном значении, свидетельствует, что мы имеем дело с эпохою самых широких и свободных поэтических представлений, присутствуем, так сказать, при самом зарождении мифических сказаний.
Та же творческая, плодородящая сила, какую созерцал язычник в ярких лучах летнего солнца, виделась ему и в летних грозах, проливающих благодатный дождь на жаждущую землю, освежающих воздух от удушливого зноя и дающих нивам урожай. Множество разнообразных поверий, преданий и обрядов, несомненно, свидетельствует о древнейшем поклонении славян небесным громам и молниям. Торжественно-могучее явление грозы, несущейся в воздушных пространствах, олицетворялось ими в божественном образе Перуна-Сварожича, сына прабога Неба; молнии были его оружие – меч и стрелы; радуга – его лук; тучи – одежда или борода и кудри; гром – далеко звучащее слово, глагол божий, раздающийся свыше; ветры и бури – дыхание; дожди – оплодотворяющее семя. Как творец небесного пламени, рождаемого в громах, Перун признается и богом земного огня, принесенного им с небес в дар смертным; как владыка дождевых облаков, издревле уподоблявшихся водным источникам, получает название бога морей и рек, а как верховный распорядитель вихрей и бурь, сопровождающих грозу, – название бога ветров. Эти различные названия придавались ему первоначально как его характеристические эпитеты, но с течением времени обратились в имена собственные; с затемнением древнейших воззрений, они распались в сознании народном на отдельные божеские лица, и единый владыка грозы раздробился на богов грома и молний (Перун), огня (Сварожич), воды (Морской Царь) и ветров (Стрибог). Вместе с низведением мифических представлений и сказаний о небесном пламени молний на земной огонь, о дождевых потоках на земные источники само собой возникло обожание домашнего очага, рек, озер и студенцов.
Царь Морской. Художник И.Я. Билибин
В таких образах поклонялся славянин всесоздающим силам природы, которые для живого существа суть благо, добро и красота. Человеку естественно чувствовать привязанность к жизни и страх к смерти. Обоготворив, как благое, все связанное с плодородием, развитием, он должен был инстинктивно с тревожною боязнью отступить от всего, что казалось ему противным творческому делу жизни. С закатом дневного светила на западе как бы приостанавливается вечная деятельность природы, молчаливая ночь охватывает мир, облекая его в свои темные покровы, и все погружается в крепкий сон – знамение навсегда усыпляющей смерти; с помрачением ярких лучей солнца зимними туманами и облаками начинаются стужи и морозы, небо перестает блистать молниями и посылать дожди, земная жизнь замирает, и человек осуждается на тяжелые труды: он должен строить жилище, селиться у домашнего очага, заготовлять пищу и теплую одежду. У первобытных племен сложилось убеждение, что мрак и холод, враждебные божествам света и тепла, творятся другою могучею силою – нечистою, злою и разрушительною. Так возник дуализм в религиозных верованиях; вначале он истекал не из нравственных требований духа человеческого, а из чисто физических условий и их различного воздействия на живые организмы; человек не имел другой мерки, кроме самого себя, своих собственных выгод и невыгод. Нравственные основы вырабатываются позднее и прикрепляются уже к готовым положениям дуализма, порожденного древнейшим воззрением на природу[19]. Таким образом отдаленные предки наши, круг понимания которых необходимо ограничивался внешнею, материальною стороною, все разнообразие естественных явлений разделили на две противоположные силы. У западных славян это двойственное воззрение на мир выразилось в поклонении Белбогу и Чернобогу, представителям света и тьмы, добра и зла. <…> Уцелевшие географические названия и народные предания свидетельствуют, что верование в Белбога и Чернобога было некогда общим у всех славянских племен, в том числе и русских… О древнем Белбоге доселе сохраняется живая память в белорусском предании о Белуне. Белун представляется старцем с длинною белою бородою, в белой одежде и с посохом в руках; он является только днем и путников, заблудившихся в дремучем лесу, выводит на настоящую дорогу; есть поговорка: «Цёмна у лесе без Белуна». Его почитают подателем богатства и плодородия. Во время жатвы Белун присутствует на нивах и помогает жнецам в их работе. Чаще всего он показывается в колосистой ржи с сумою денег на носу, манит какого-нибудь бедняка рукою и просит утереть себе нос; когда тот исполнит его просьбу, то из сумы посыплются деньги, а Белун исчезает. Поговорка «Мусиць посябрывся (должно быть, подружился) з Белуном» употребляется в смысле: его посетило счастье. Это рассыпание Белуном богатств основывается на древнейшем представлении солнечного света золотом.
Филология превосходно подтверждает такой дуалистический взгляд славянских племен на явления природы. Слова, означающие свет, блеск и тепло, вместе с тем послужили и для выражения понятий блага, счастья, красоты, здоровья, богатства и плодородия; напротив, слова, означающие мрак и холод, объемлют собою понятия зла, несчастья, безобразия, болезни, нищеты и неурожая.
а) Прилагательное белый (Белбог), собственно, значит: светлый, ясный. При возведении живописующего признака, выразившегося в определенных звуках, до общего понятия о предмете первоначальная изобразительность слова делается нечувствительною для слуха и потому подновляется обыкновенно эпитетом, который и остается за ним как «постоянный». Такой эпитет находим мы в выражениях: белый свет и белый день; из них первое получило смысл вселенной, т. е. всего видимого, озаренного небесным светом. Выражение, встречаемое в галицкой песне: белый месяц, соответствует обыкновенной эпической форме: светел или ясный месяц; в заговорах упоминается бел-горюч камень Алатырь; колесницу Солнца возили белые кони. Согласно с этим древним значением, с корнем бел – бил соединяется идея плодородия, изобилия: у Нестора волхвы обвиняют жен «яко си жито или обилье держат». Опираясь на приведенные указания языка, приходим к заключению, что Белбог должен быть тождествен с Све(н)товитом, богом дневного и весеннего (ясного) неба; без сомнения, первоначально это были только фонетически различные, но существенно равносильные прозвания одного и того же божества. В дальнейшем ходе развития за Световитом удержано древнейшее представление владыки неба, который не только блистает солнечным светом, но и творит весенние грозы, сражаясь с темными тучами; а с именем Белбога, кажется, по преимуществу сочеталось понятие дневного света – солнца… Под влиянием воззрений, заставлявших в стихии света видеть высочайшее благо и красоту, выражения «мой свет, светик» и «красное солнышко» стали ласкательными приветствиями.
б) Слова свет (светить) и свят (святить) филологически тождественны; по древнейшему убеждению, святой есть светлый, белый; ибо самая стихия света есть божество, не терпящее ничего темного, нечистого, в позднейшем смысле – греховное. Понятия светлого, благого божества и святости неразлучны, и последнее – прямой вывод из первого…
в) Красный первоначально означало: светлый, яркий, блестящий, огненный; прилагательное это стоит в родстве со словами: крес – огонь, кресины – время летнего поворота солнца, крес– ник – июнь, когда этот поворот совершается. Как постоянный эпитет, подновляющий коренной смысл слов, принятых за названия небесных светил и солнечного сияния, прилагательное это употребляется в следующих эпических выражениях: красное солнце, красная заря, красный день (ясный, солнечный день называется также украсливым, хорошая погода – украсливая), красный месяц, красная весна, красное лето, Красная горка – весенний праздник, в поучении Мономаха «красный свет»; светлая, с большими окнами изба называется красною (светлицею), и окно со стеклами, в отличие от волокового, слывет красным. В Ярославской губ. красить употребляется в смысле: светить, сиять: «Поглядзи-тко ты в восточную сторонушку, не красит ли красное солнышко?» От понятия о свете слово «красный» перешло к означению яркой краски, точно так, как прилагательное жаркий употребляется в областном языке в смысле: оранжевый, а в Пермской губ. ягода клюква ради ее красного цвета называется жаравихой. Восходящее солнце, озаряя своими лучами мир, дает возможность созерцать все его великолепие; теплые дни, приводимые весенним солнцем, согревают землю и наряжают ее, словно невесту, роскошными цветами и зеленью. Естественно, что с представлениями света и солнца должна была сочетаться идея красоты: прекрасный, красовитый, красовитушко – приветствие милому, любимому человеку; сравни: сугрево – тихая, теплая погода и сугревушка – ласкательное название, даваемое женщине; о проясняющейся погоде в Архангельской губ. выражаются глаголом прохорашиваться… Следующие выражения указывают, что со стихией света соединялось понятие о счастье и веселье: красоваться – жить в довольстве, весело; красная жизнь – счастливая; краситься — играть, гулять; «быть на кресу» – торжествовать, получить желаемое.
Хоровод. Художник А.С. Степанов
г) Слово чистый однозначительно со «светлым» и также совмещает в себе понятия небесного сияния и святости: небо чистое, небо прочищается, облает, чист — то же, что ясень (вёдро): «На небе такая чисть»; очищение было религиозным обрядом, состоящим в прыгании через зажженные костры, в окуривании и омовении ключевой водою: огонь – символ небесной молнии, вода – символ дождя. Как весенняя гроза выводит из-за туч и туманов яркое солнце, прочищает небо, так действием огня и воды прогоняются от человека темные, враждебные, демонические силы; позднее обряд этот получил значение нравственного очищения от грехов (чистилище, очистительная молитва и присяга, чистота душевная). С отрицанием не – нечистый есть название дьявола; нечистая сила — сила мрака, холода и всего враждебного человеку; подобно тому и слово черный, противоположность которого «белому» так резко запечатлелась в предании о Чернобоге и Белобоге, употребляется как эпитет злых духов. В заговорах упоминаются «черные духи, нелюдимые» и творятся заклятия «от черных божих людей»… Народная загадка, означающая дым, уподобляет его черту: «Черт голенаст, выгибаться горазд»; во многих преданиях рассказывается, как черти, превращаясь в тонкий дым, мгновенно исчезают: «Бес же изыде аки тьма из сосуда». За темнотою до сих пор удерживается в простонародье представление чего-то таинственно-страшного; обычная заметка «Не к ночи будь сказано» есть род заклятия, чтобы неосторожно сказанное вечером слово не вызвало какой беды; темною комнатой старые няни пугают детей; нечистые духи разгуливают по ночам и во мраке творят людям и животным зло, солнечных же лучей они боятся и тотчас разбегаются при утреннем рассвете. Темное царство демонов (ад) представлялось на западе – там, где заходит солнце, где потухают его светлые лучи. Так как мрак скрывает все под своей непроницаемой пеленою, то злому духу приписываются свойства и названия укрывателя, таителя, хищника.
Со светлыми, белыми божествами славянин чувствовал свое родство, ибо от них ниспосылаются дары плодородия, которыми поддерживается существование всего живого на земле; наше жито — одного корня со словами: живот (жизнь) и Жива — богиня весны. «Слово о полку Игореве» говорит о славянах как о внуках солнца – Дажьбога. Представители творчества и жизни, боги света были олицетворяемы фантазией в прекрасных и большею частью в юных образах; с ними связывались идеи о высшей справедливости и благе. Напротив, с темною силою природы, с черными божествами было соединяемо все старое, безобразное, лукавое и злое; они враждебны жизни и ее нравственным основам. Черная душа означает человека бесчестного, криводушного; мрасъ – негодяй, черный день — день бедствия, несчастья. Главным олицетворением нечистой силы была Мо(а)рена или Мо(а)рана (от санскр. mri – умираю) – богиня смерти, зимы и ночи, имя, родственное со словами: мрак (морок, мор – повальная болезнь, мора – тьма, марать, мары – носилки для покойников, мара – призрак, нечистый дух, мерек или мерет – черт, мерещиться – темнеть, смеркаться, мерковать – ночевать, меркотъ — ночь, потемки, мерекать – мало знать, собственно: не распознавать за темнотою; сравни: «темный человек»; помора — отрава, поморщина — большая смертность, смрад, смердеть, малорос. хмара с постоянным эпитетом «черная» – туча, великорус. хмара – густой туман, хмор, хмора – туманное дождливое время, и рус. смурый – темный, пасмурный) и мороз (мраз). Краледворская рукопись сравнивает смерть с ночью и зимою. Здесь кроется, между прочим, основание той тесной связи, в какую поставила народная фантазия болезни, особенно повальные, с нечистою силою, почему она олицетворяет их в безобразных уродливых формах и почему простолюдины до сих пор почитают недуги испорченностью, насланною при содействии злых духов, а животных, родившихся с каким-нибудь физическим недостатком, – порождением той же демонической силы. Между народными клятвами известны: «Побий тебе морока!», «Щоб на тебе пришла черна (вар. – лиха) година!». Все чары, при совершении которых призываются злые духи, и собирание волшебных зелий на погубу людей и животных совершаются в полночь. Ненавистница жизни, исконный враг праведных светлых богов, нечистая сила, по русскому поверью, не знает семейных уз, этих единственных форм, которые у племен патриархальных поддерживали и воспитывали нравственные отношения; она блуждает по свету, не имея мирного пристанища. Понятно, почему Чернобог, по свидетельству Гельмольда, отождествлялся с дьяволом; с именем его народные верования славян должны были сочетать представления ночи, зимы и потемняющих небо туч, с которыми сражается молниеносный Перун.