Еще секунда, и Зоя разразилась бы истерикой, но она успела только дважды всхлипнуть: сильные руки оторвали ее от стремительно (аномально быстро!) холодеющего Айкена и поставили на ноги. И Зоя вмиг затихла: не успокоенная, нет, напряженная. Она повернула голову, и ее взгляд встретился с бледно-голубыми, почти прозрачными глазами мужчины, затемненными тенью от капюшона.

Тот, кто посоветовал ей бояться его. Зоя с трудом протолкнула в пересохшее горло слюну.

— Цена победы, королева.

И он разжал руки, отступил, практически скользя, паря над полом — так казалось из-за плаща. Зоя смотрела на странного человека, так долго ее преследовавшего, но только сморгнула, как он исчез из виду. Все перестало для нее существовать: даже опасность от Кроноса, даже горе от потери Айкена. Только спустя несколько минут она очнулась и поняла, что миг, в который она могла бы сойти с ума от горя, миновал. Никаких слез не было, да и не могло уже быть, но Зоя почувствовала, как в горле стало горько. Она обернулась на Кроноса: его облик темнел, как туча перед грозой, в самом буквальном смысле. Но то явно были не проявления злости, напротив, таким образом он стирал свое проявление в этом мире, уходя в тот, который являлся его домом задолго до того, как на Земле начали жить люди и сиды, то единственное измерение, способное выдержать его настоящий облик и сущность. Он получил, что хотел, и теперь мог снова заснуть на века.

— Значит, жизнь человека для тебя слаще, чем жизнь сида? — спросила она. Но Кронос не ответил — возможно, он просто больше ее не слышал. Он полыхнул нестепимо ярким светом, так что все ослепли на несколько секунд, хоть и успели зажмуриться. Зое же вовсе показалось, что эта вспышка стерла из ее жизни и памяти несколько часов: она не помнила, как вернулась домой, как оказалась в своей спальне, которую они еще недавно делили на двоих с Айкеном…

«И будем делить в эту ночь.» — подумала девушка приближаясь к лежащему на столе… мертвому телу. Даже мысленно ей с трудом далось это слово. Оно не должно было вязаться с ее Айкеном! Никогда! Или, по крайней мере, не так скоро… Но некоторые вещи слишком неумолимы.

Зоя подняла безвольную холодную руку возлюбленного, прижалась губами к ладони, к костяшкам пальцев, смочив их выступившими — наконец! — слезами. Сколько же времени прошло, если трупное окоченение уже спало, подумала она, сколько часов она простояла в комнате в полной прострации?

Зоя оттерла с лица Айкена кровь — ее и так было немного, не больше десятка мелких капелек. Она сосчитала каждую, иначе бы просто сошла с ума от вида этой бледной кожи и внезапно заострившихся черт и без того слишком четкого, антично-рельефного лица. Потом Зоя принялась завязывать покойнику галстук. Пальцы не слушались, скользили по черной ткани, будто были в еще большем забытьи, чем их хозяйка.

— Ты что-то поешь? — изумленно окликнул девушку Карл, зайдя в комнату. Зоя с удивлением поняла, что ее губы действительно шевелились, выводя неизвестную ей самой мелодию. Девушка подняла голову, посмотрела прямо в глаза своему повелителю. На периферии ее зрения все еще оставался факсимильный отпечаток лица Айкена. Он теперь там навечно, подумала она, клянусь Дворами, навечно.

— Я пою колыбельную, — она отвечала так, как чувствовала, что должна. — Последнюю колыбельную для воина.

— Павшего в бою, — докончил за нее Карл. И вышел, аккуратно притворив за собой дверь. Если сейчас они выполнили какой-то ритуал, то, в отличие от изгнанного принца, Зоя этого не поняла.