— Что ты можешь о них знать? — раздался смех Мошнаускаса. — Ты, мелочь пузатая, случайно попавшаяся мне под ноги!
Тебя ждет участь Воловика. Я тебя для этого сюда и пригласил. Но не надейся, что тебе окажут такие же почести и твой труп будет растворен в горячем металле. Или расплавлен? Да какая, черт возьми, разница. Генриха Львовича уже не существует, он никогда не вернется, не отыщется даже его труп, поскольку и трупа никакого уже давно нет. Я даже не знаю, по каким формам разлили металл, принявший его останки.
Впрочем, его биографы могут установить это по заводскому журналу готовой продукции. Меня это не интересует. Меня интересует только одно, рассказывал ты кому-нибудь о контактах со мной и Воловиком или нет. Но можешь и не отвечать, поскольку это никакого влияния на твою судьбу не окажет. У тебя на роду написано быть убитым. И непременно здесь, и непременно сейчас.
Константин машинально отметил, что точка, из которой доносится до него голос Мошнаускаса, медленно перемещается.
Тот явно рассчитывал, заговаривая зубы Панфилову, выйти на прямой выстрел и открыть огонь на поражение по источнику голоса.
«И этот номер не пройдет, — усмехнулся про себя Константин. — Скорее так сам себя подставишь, супермен хренов!»
Он повернулся спиной в ту сторону, где, по его предположению, находился Мошнаускас, и говорил теперь в стену, с таким расчетом, чтобы отраженные от стены звуки создавали ложное представление о том, где он находится. И сразу же заметил, как занервничал Мошнаускас.
— Что ты бегаешь от меня, как таракан, — воскликнул тот, сбитый с толку маневром Константина. — Я таких тараканов раздавил за свою жизнь… Не ты первый, ну, и сам понимаешь… Стреляй же, сука, чего ты ждешь? Стреляй! Не бойся! Умирать не так страшно, как кажется.
Константин стрелял в темноте на звук так же хорошо, как при ярком свете солнца.
Когда стоишь в дозоре темной безлунной ночью, палишь в каждый шорох, как в копеечку, натренируешься, дай бог каждому. Утром специально ходил проверять, что там шуршало по ночам. Чаще всего находил дохлых тушканчиков или соек, попадались застреленные удавчики, доводилось вот так, на слух, пару раз застрелить и гюрзу.
Были случаи, когда вместо очередного тушканчика между камней находили труп моджахеда, но чаще всего их уносили в горы те, кто приходил вместе с убитым ночью. Они редко оставляли трупы своих у наших застав…
— Прежде чем ты умрешь, — сказал Константин, — ответь мне на вопрос.
— А ты наглый парень, — отозвался Мошнаускас. — Думаешь, если я разрешил тебе один раз положить себя на лопатки…
Непобедимым себя считаешь?
— Заткнись! — оборвал его Панфилов. — Что я считаю, не твое собачье дело. Ответь на один только вопрос. Зачем ты их убил?
Чем они тебе мешали? Если тебе нужен я, — зачем ты убил двух женщин, до которых тебе не было никакого дела? Если бы ты не сделал этого, я бы оставил тебя в живых. Я тебя не понимаю…
— Зачем? — переспросил Мошнаускас. — Ты бы еще спросил, зачем по моему приказу убили Генриха Воловика! Так мне было нужно! Вот и весь ответ.
— Это все очень понятно, — перебил его Константин. — И Воловик. И то, что ты хочешь убить меня. Ты просто прикрываешь свои грехи и свою непрофессиональность перед хозяином. ГБ не понравится такой работник, как ты, такие становятся не нужны сразу же, как только их делишки вылазят наружу. Ты и так уже труп. Но убью тебя все же — я! Можешь считать, что легко еще отделался. Но на вопрос мне все же ответь, зачем ты убил Риту и Татьяну? Чем они-то тебе помешали, — две слабые женщины, которые не знали о твоих делах ничего, абсолютно ничего!
— Да, с мозгами у тебя туго, — ответил Мошнаускас, и Константин отметил, что источник голоса уже вышел из-за угла стены и теперь находится от него на дистанции прямого выстрела. — Мне нужен был ты! Я что же, гоняться за тобой по всей Москве должен? Я рассудил, что правильнее будет, если ты сам меня найдешь. И оставил тебе приглашение. Я был прав! Ты явился тотчас же. Я еще думал, — не выпустить ли им обеим кишки и не намотать ли их на люстру. Но оказалось, что ты и так, без особого приглашения, готов идти куда глаза глядят за каждой юбкой! Ты пришел, прибежал, стоило мне только свистнуть!
Когда он произносил последнее слово, Константин выстрелил. Стрелял он, стоя спиной к цели, только на голос, но был уверен, что попал.