– Товарищ Осецкий не так давно в Наркомвнешторге как раз импортом заведовал, – произнес Сталин, демонстрируя свою хорошую память. – Так что он и консультировать может, и заказы от ВСНХ подавать. Но, действительно, зачем его посвящать в решение вопросов финансирования ОГПУ на нашем уровне?

Как всегда, спокойный и рассудительный, Вячеслав Рудольфович чуть застенчиво улыбнулся и ответил:

– Попробуй его не привлеки! Всю эту кашу с нашими фирмами за рубежом именно он заварил, а всю экономическую часть их работы он и сейчас возглавляет. Тянет, можно сказать, на себе. Без него такой канал поставок оборудования из-за рубежа мы бы вряд ли создали. Многое удается даже в обход американских стоп-листов приобретать, да ещё подчас почти задаром.

– Ладно, если он такой незаменимый… – без особого удовольствия в голосе протянул Сталин. – Вносим в список.

Меня этот разговор заинтересовал как примета того, что Иосиф Виссарионович уже закрепил за собой в Политбюро лидерские функции. Во время моего первого посещения заседания этого партийного ареопага в 1926 году Сталин ещё так явно не ставил себя на первое место, хотя уже тогда достаточно выделялся среди других. Тем интереснее было бы взглянуть на новую расстановку сил в Политбюро.

Пока мы с Михаилом Абрамовичем ждали своей очереди в приемной, я в который раз пытался прокрутить в памяти схему разговора, но потом, плюнув, решил положиться на импровизацию. Ждали довольно долго, и когда секретарь назвал наши имена, было даже как-то жаль отрываться от мягкого кожаного дивана, на котором я так уютно устроился. Но – не поймут, если я останусь тут греть седалище. Ещё и обидятся, чего доброго. Что им, дивана жалко, что ли? Подбадривая себя подобными шутливыми размышлениями, прохожу в дверь вслед за Трилиссером и устраиваюсь на свободном стуле рядом с ним.

Оглядываю собравшихся за столом. Из лиц, не принадлежащих к членам или кандидатам в члены Политбюро, замечаю только наркома финансов, Николая Павловича Брюханова. Конечно, именно у него надо будет валюту получать. Если Политбюро одобрит, и если нарком финансов прогнется перед Политбюро. Опять мысленно шучу. Впрочем, решение Совнаркома или СТО он и вправду мог бы под сукно положить или замотать. А вот с постановлением Политбюро так поступить Брюханов точно не решится.

– Михаил Абрамович! – взял слово Рыков. – Что там у вас стряслось? Раньше вы на свои фирмы за рубежом денег не просили, зарабатывали сами.

– Зарабатывали, – подтвердил Трилиссер. – Больше того, часть доходов в наличной форме даже передавали в Наркомфин. Но ситуация изменилась. Так, как прежде, зарабатывать уже не получается. Кризис! Да вот Виктор Валентинович детальнее сможет пояснить, – и он повернул голову в мою сторону. Поскольку возражений со стороны Политбюро не последовало, начинаю объяснять:

– В предшествующие месяцы высокие доходы фирм ОГПУ объяснялись тем, что нам удалось предугадать биржевую панику 1929 года и, в пределах своих возможностей, очень удачно сыграть на бирже. Значительные результаты дала также скупка долгов, позволявшая иногда выкупать машины и оборудование обанкротившихся фирм чуть ли не по цене металлического лома. Но паника схлынула, основная волна банкротств, вероятно, уже прошла, и рассчитывать на такие успешные операции, как в конце прошлого года, уже не приходится, – вешаю им, говоря словами моего времени, лапшу на уши, а у самого холодок по спине. Вот только поймать меня на вранье никому не удастся. Здесь и сейчас никто не сможет предсказать, сколько времени продлится мировой кризис, а уж что дно его будет достигнуто только к 1933 году – и подавно. Обычно кризисное падение производства продолжалось год – полтора.

– Так чего же вы хотите? – интересуется Сталин.

– Для покупки наиболее современного и сложного оборудования в обход запретов надо располагать резервным фондом, который может быть немедленно пущен в дело в случае необходимости. Возможность совершать такого рода покупки – вопрос сочетания обстоятельств, а подвертывающиеся случаи упускать нельзя, нужно платить сразу, ка только образуется возможность – поясняю я. – Ранее мы при необходимости собирали нужные деньги из собственных средств, теперь подобной возможности уже нет.

– Кроме того, – снова вступает в разговор Трилиссер, – наши фирмы следовало бы освободить от отчислений в Наркомфин, и дать нам право небольшие свободные средства обращать на обеспечение нашей оперативной деятельности за рубежом.

После чего начались препирательства насчёт размеров испрашиваемого валютного фонда. Наши скромные аппетиты сильно урезали – впрочем, Брюханов считал, что совсем недостаточно, – и на фоне этого второе предложение (снять отчисления в Наркомфин) утвердили практически без дебатов.

Когда мы выходим за ворота Кремля, Михаил Абрамович выглядит почти что радостным. Во всяком случае, обычного грустного выражения на его лице как не бывало. Я старательно демонстрирую более скептическое настроение:

– Ну что это за валютный фонд? Слезы, а не фонд! Разве что-нибудь приличное, да ещё в комплектном виде, за эти деньги можно купить? Эх… – с досадой машу рукой.

– Ты погоди ныть-то, – осаживает меня заместитель Менжинского и начальник ИНО ОГПУ. – Главное, что теперь все средства от операций наших фирм – у нас в руках. Вот увидишь, мы ещё свой валютный фондик сколотим, без всяких квот Наркомфина, и в Политбюро больше кланяться… – тут Трилиссер резко обрывает фразу, видимо, сочтя, что на радостях он в своей откровенности зашёл чересчур далеко.

Милый! Д мы на этих фирмах не то что «фондик» – свой нехилый банк создать сможем. Вот только светиться ни к чему. Фактически Политбюро отдало в руки ОГПУ – а о существу, мне (при условии, что я Трилиссера с его оперативными нуждами обижать не буду), – очень даже немалые средства. Не колоссальные, конечно, но по сравнению с нашей общей валютной выручкой – весьма заметные. И, самое главное, – никто ведь и претензий не предъявит. Заработали? Да. И все потратили – на ввоз оборудования, согласно утвержденным заявкам, и немножко на работу ОГПУ. Отчетность – вот она. Всё чисто. А по существу я получаю возможность регулировать направления многих импортных закупок. Требовать-то будут всего и много. Но вот решение вопроса о том, что удастся из этих заявок удовлетворить в первоочередном порядке, будет у меня в руках. Так что будут у Серебровского и экскаваторы, и бульдозеры, и бурильные установки…

На следующий день в ВСНХ у меня состоялась примечательная беседа с несколькими старыми спецами. Соколовский, Каратыгин, Черногрязский, Гинзбург… Жаловаться они ко мне пришли. На Орджоникидзе!

– Лично с Георгием Константиновичем вполне можно работать. Почти как с Дзержинским, – начал Каратыгин, блеснув большими залысинами и машинально коснувшись рукой своей довольно жиденькой бородки. Партийную кличку «Серго», по которой чаще всего именуют нынешнего председателя ВСНХ, он признавать не желает. Ну, кто бы сомневался!